Остались позади пересохшие русла рек – «вади», зимою наполняемые дождевою водою, которая несется бурными потоками, а ранней весной покрываемые густою растительностью. Теперь не часто встречались заросли саксаула, и верблюдам приходилось довольствоваться редкими низкорослыми кустарниками, колючками, скудною травою, растущей на каменистой почве среди желтых песков.

Безоблачное небо неделями висело над головами путешественников. Иногда вдруг налетал жаркий южный ветер, принося с Аравийской пустыни мириады песчинок, и тогда становилось трудно дышать. Защитою от палящего солнца и песчаных бурь служили белые покрывала и повязки на лицах.

Не легок путь через пустыню: сухой воздух, горячий песок, жгучее солнце, от которого негде спрятаться, и ни одного селения на много дней пути. Жажда – спутник долгих странствий. Солнце нещадно палило днем, а с наступлением темноты земля быстро остывала. Останавливались на ночлег, разбивали шатры и разводили костры из дров, припасенных на дорогу.

Трое вавилонских магов еще в Сиппаре присоединились к торговому каравану. Престарелый Хушедар ехал на верблюде, по обе стороны от него шли Заотар и Азербад. В полуденный час, когда солнце стояло в зените, мучимый жаждою юноша, для которого это странствие было первым в его недолгой жизни, схватил мехи, жадно глотая воду. Заотар зорко следил за каждым его шагом и не преминул воспользоваться случаем.

– Береги воду, Азербад, – придирчиво бросил он. – До Тадмора (Пальмиры) путь не близок. Погонщик верблюдов сказал, что осталось еще десять дневных переходов.

Азербад не обратил внимания на слова главного жреца, – утолив жажду, он глядел на бегущего по камням огромного черного скорпиона с мощными клешнями и зловещим жалом на конце изогнутого хвоста.

Однажды, когда до оазиса Пальмиры оставалось всего несколько дней пути, случилось несчастье…

Ночная мгла покрыла землю, и наши путешественники грелись вокруг костров. Потрескивали дрова. Звучали тихие голоса на нескольких наречиях. Азербад любовался живым трепещущим неуловимым пламенем и, по-прежнему исполняя свой долг хранителя огня, подкармливал его поленьями, поглядывая время от времени на восточный край неба, где вскоре, – он это знал наверняка, – появится та самая звезда, которая возвестила им о рождении Царя. Вдруг посреди ночной тишины раздался чей-то пронзительный душераздирающий вопль.

– Кажется, это голос начальника синагоги, – растерянно проговорил Азербад и, выхватив из огня горящую головню, бросился с нею на помощь к иудею. Когда он вбежал в палатку Якоба, увидел, как нечто мохнатое и темное с паучьими лапками скрылось во мгле. Старик лежал ни жив ни мертв, не отвечая на расспросы. Азербад подошел поближе и посветил головнею, выхватывая из темноты бледное лицо иудея, его испуганный взгляд, устремленный на дрожащую руку, где была видна отметина от укуса. Вскоре в палатке Якоба собрались все трое магов.

– Фаланга, – сказал мудрый Хушедар, который за свой век успел многое повидать. – Этот паук не ядовит, но его укус болезнен. Крепись, Якоб. Доберемся до Тадмора, и там найдем тебе лекаря.

Остаток ночи из палатки Якоба доносились жалобные стоны…

Наутро двинулись в путь. Сначала иудей шел наравне со всеми, но затем место укуса сильно покраснело, воспалилось, а на другой день началась лихорадка… Густо красного, сотрясаемого дрожью, человека посадили на верблюда. Азербад шел рядом, следя за тем, дабы иудей, одолеваемый болезнью и слабостью, не свалился с него на камни. Якоб с трудом держался на горбатом звере, обливался потом и часто жалобно просил пить. Азербад, сочувствуя страданиям старика, поил его своею водой, хотя ее запас и был на исходе. Воду теперь расходовали бережно, дорожа каждой каплею. Верблюды – и те были вымотаны жарою и нехваткой корма, – обвисли опустошенные горбы. Азербаду, который делился водою со стариком, приходилось туго. Истомленный жаждою, юноша с трудом держался на ногах. Его силы были на исходе. По сторонам в призрачном мареве чудился блеск зеркальной глади, поднимались ввысь очертания пальм. Доносился обманчивый плеск воды. Выплывали миражи…