– Ибо веками мы тут так жили и живём! И нечего нам тут баламутить, ишь какой выискался!

И всё же есть что-то объединяющее, всеохватывающее и общее для всей вот этой земли. Вера эта христианская православная! Земля эта родная, русская. Да беда грядущая, злая и великая – нашествие Батыево и иго тяжкое монгольское!

Всего-то вот год прошёл, как чудом он возвернулся, посечённый и пробитый, из горькой для русичей битве при Калке. Ещё четырнадцать лет осталось, и вернутся опять монголы той бедой лютой! Разорят они землю Русскую. И обезлюдеет она под пятой ига жестокого. И как не ему-то знать об этом.

Вот что же теперь со всем вот этим ему сейчас делать?!

И сам себе же тихо ответил:

– Крепить Русь бронно и оружно перед приходом орды! Крепиться самому и помогать укрепляться другим в вере православной да с навыками отточенными воинскими!

«Вот и смысл тут всей жизни моей! Сколько бы мне ни осталось её здесь прожить», – подумал Андрей. Вдохнул глубоко пряный аромат разнотравья да и, укрывшись курткой, уснул у потрескивающего тихонько костерка.

Когда утренний рассвет разогнал тьму на полянке, Сотник уже был на ногах.

– Пора в путь!

До его вотчины, пожалованной князем Мстиславом Удатным и Новгородским Господним советом за службу верную да кровь обильно политую, было неблизко. Полтора, а то и два дня, да и то если поспешать. Хотя шибко спешить-то в лесу не получится. Это, конечно, если ты сам живым хочешь остаться. Тут тебе и зверя лютого да и человека лихого хватает вполне себе и с избытком. Так что поостеречься бы следовало.

Поэтому, наскоро перекусив сваренным кулешом из вяленой лосятины и проса да запив всё душистым кипрейским иван-чаем, Андрей тщательно упаковал всё своё имущество в один большой походный рюкзак. Потом затоптал кострище и, проверив, быстро ли он сможет выхватить притороченный к спине лук со стрелами, направился в сторону захода солнца. Именно там, между двумя лесными речками Дубенкой да Ямницей, впадающими затем в Полометь, и находилось жалованное ему поместье.

За время перехода ничего примечательного с ним, окромя добычи парочки зайцев, не произошло. И уже на Успение Богородицы[1] он был совсем рядом с домом.

Переправившись бродом неширокой, но кое-где глубиной, что и по грудь, Дубенки, поднявшись на покатую у реки возвышенность, Андрей притаился за зарослями крушины и, контролируя окрестности, начал внимательно всматриваться в недалёкое подворье. Оно же состояло из крепкого пятистенка, крытого тёсом, да из пары сараюшек и низенькой баньки, притулившийся поодаль у небольшого озерца.

Рядом с домом стоял невысокий худенький паренёк с копной светлых волос и споро так тюкал топориком.

«Не бездельничает Митюня! Вон как поленница-то за время моего отсутствия выросла», – тепло подумал о своём младшеньком Андрей и вышел из-за куста.

– Тятя, тятя! – закричал мальчишка и, бросив топор, стремглав кинулся к нему.

Следом от небольшой сараюшки, около которой жевала ветки пара коз, выкатился тёмный шарик из лап, хвоста и ушей и залился весёлым лаем. Андрей поймал сына на лету, закружил и подбросил пару раз вверх.

Лёгонький-то какой, что щеня. Не намного тяжелее нашего Волчка будет, что крутился радостный у его ног, тут же.

– Ну, будя, будя, – и, погладив по голове, поставил сына на землю. – А вот топор нечего на землю бросать. Топор – это ведь наше первое оружие издревле, а ты, сынок, всегда должен быть готов к бою! – слегка нахмурил брови тятя.

Митя вздохнул и опустил глаза.

– Виноват. Соскучился я, тять. Больно долго уж тебя не было. Думал, уж не случилось ли чего в пути ненароком, – и истово перекрестился.