– Нет, княже, благодарю, довольно мне уже, – ухмыльнувшись, покачал головой Андрей. – Завтра нам в дальнюю дорогу с утреца, хочу, чтобы голова легкой была.

– Да проветрится твоя голова, не бои-ись, – засмеялся Всеволодович. – Сейчас, в конце февраля, вона как часто вьюги налетают. Пока вы там до поместья своего будете идти, чай, уж не в одну метель во время пути попадете. Давай, давай, наливай маленько, – подбодрил он Сотника. – Я ведь и сам бражничество не одобряю, но вот бывает надобно иногда так вот, после больших волнений и тревог посидеть. А уж тем более когда рядом с тобой человек хороший, надежный. Неужто не поддержишь ты своего князя, а, Андрей Иванович?

Сотник посмотрел на слегка захмелевшего Рюриковича и ответил ему с легкой улыбкой:

– Поддержу, Ярослав Всеволодович, ну как мне тебя не поддержать? Когда мне еще вот так, да за княжьим столом доведется сидеть?

Он подтянул к себе поближе кувшин, наполненный легким медом, настоянным с мятой и пряностями, и отлил из него в свой кубок.

– Ну вот, хотя бы и так, – хмыкнул Ярослав. – Здрав будь, воевода! – и он разом ополовинил свой кубок. – Тяжелые эти три года были для нас, ох и тяжелые, – продолжил он далее излагать свои мысли. – Я уж было подумал, что в этих кровавых междоусобицах и вотчину свою потеряю Переяславскую, и Новгородского стола навечно лишусь. Все ведь против меня было. Со многими же рассорился, яро сговаривая князей воедино против запада стоять. Прав ты был, Иванович, когда говорил, что в одних руках вся верховная власть должна быть. Коли будет единая Русь, так и отбиться от любого врага она сможет своим большим и общим войском. А вот сейчас у нас что? Каждый клан: Олеговичи ли, Мстиславовичи, Игоревичи, Святославовичи ли, да и все прочие, только лишь на себя одного одеяло тащат, и на междоусобной войне они кровь своих лучших воинов льют. Тех воинов, которым бы злым соседям надобно укорот давать. Ан нет! Пусть уж лучше чужой это соседское заберет, чем вдруг он сам сильнее тебя потом станет! Раздробленность наша нас и погубит, Андрей! – и князь стукнул с досады кулаком по столу.

Дверь хлопнула, и в светлицу заглянули три головы ближников.

– Вон подите! – крикнул недовольно князь. – Говорил же вам, что со своим человеком я буду сидеть!

Головы мигом пропали, а он, ворча, отпил из кубка.

– Ну ведь нигде мне покоя нет! Всюду я под приглядом и с прислухом. Да-а, тяжелые эти года были, ох и тяжелые. Еще этот голод, разбой и распря. Ослабла наша северная земля, Андрей. Если бы мы в свое время тавастов со свеями хорошо эдак не побили, небось, ты сам представляешь, что бы тогда было? Они бы точно карелу кончили, а потом и всю Ладогу под себя забрали, заперев тем самым нам выход в Балтийское море. А немцы с данами еще бы и водь с ижорой под себя подмяли, как вон недавно наш Юрьев. И так ведь даже уже в самом Пскове ливонцы обосновались. Еще немного, еще чуть-чуть – и уже на Новгород они полезут! Вот я, Андрей, и тужу за эти все потерянные года. А ведь как все хорошо начиналось! С Миндовгом мы по душам сговорились. Его от немцев к себе, к Руси склонили, и общим походом уже было на латинян пошли! А тут вдруг раз – и это чернолетье нагрянуло! И все мои труды разом насмарку!

– Ничего еще не потеряно, княже! – успокоил Ярослава Сотник. – Северная Русь, конечно, сильно от голода пострадала, но народ наш не сгинул. Сам же вот говорил давеча, когда мы стук топоров с колокольни слушали, что восстановится Новгород, и вся земля вокруг него тоже вскоре воспрянет. На семена зерно у нас есть, по весне, как и обговаривали, уйдут малые караваны по всем пятинам и раздадут его крестьянам. Года три пройдет – и снова здесь народ оправится. Набуянил, вкусил он кровавой свободы, теперь только лишь одним миром и трудом всем жить охота. Так что престол твой в Новгороде как никогда будет дальше крепко стоять, князь. Ну а уж мы его обороним от внешнего врага.