«Ну-ну, любезнейший, почувствовал, что значит быть чужим? Еще и не раз почувствуешь, коли за нами в поход увязался, а уж я-то постараюсь, чтобы тебе очень и очень захотелось стать своим! Во время суда над Спирькой ты рядом со мной на крыльце стоял, и приговор на подпись тебе дали. Когда в рыбачьей веси дед задачи нам всем ставил, он несколько раз твою ватагу лесовиков дружиной назвал. Не боярской, но все-таки дружиной, а лорд Корней ничего случайно не делает и не говорит, тем более в подобной ситуации. Ну, ты и надулся – как же, за ровню держат! И тут тебе облом – пока ты язычник, по-настоящему своим тебе не быть! Возрасту твоему ребята почтение выказали, а насчет чего-то большего – извини, подвинься.
И это еще не все! Мы тебе, бог… гм, даст, еще не раз покажем, как неудобно и невыгодно быть в нашей компании язычником, и придется тебе это проглотить, никуда не денешься, а когда впоследствии ты узнаешь, что Егора в воеводские бояре поверстали… Вот тут-то ты и задумаешься. Ну, и аз, многогрешный, тоже на нужные мысли тебя навести попытается…»
– Итак, господа Совет, – Мишка взглядом «собрал внимание» сидящих вокруг костра, – сейчас нам надлежит осмыслить сведения, полученные от пленников, и принять решение о наших дальнейших действиях. Да, приказ воеводы погорынского остается в силе, но он, отдавая его, еще не знал того, что мы узнали при допросах пленных, а потому и решение о том, как нам наилучшим образом исполнить свои обязанности, мы примем самостоятельно. Для того же, чтобы по молодости лет нам чего-то не упустить, не понять превратно и не поступить опрометчиво, на наш Совет приглашены умудренные жизненным и воинским опытом мужи… – Мишка отвесил легкий поклон в сторону сидящих на бревне. – Мнения их и советы нам надлежит выслушать со вниманием и благодарностью…
– А чего тут рассуждать-то? – перебил Мишку Семен Дырка. – Переть на полоцкое войско нам нельзя, а вот засесть туточки да ладьи их перехватывать – в самый раз будет! И ворогу ущерб, и нам прибыток! И немаленький прибыток-то!
– Благодарствую! – Мишка дополнил словесную благодарность вежливым склонением головы в сторону «адмирала Дрейка». – Итак, господа Совет, честной муж Семен Дырка из Огнева мнит целью нашего пребывания здесь добывание прибытка себе и нанесение ущерба полоцкому войску. Правда, полочане об этом ущербе узнают еще не скоро…
– Да нам-то что с того? – снова перебил Мишку Дырка. – Пускай хоть и вовсе не узнают…
– Не перебивать боярича! – злобно оскалившись, рявкнул Демьян.
– Чего ты сказал, цыпленок? Ты как со старшими…
Договорить Дырке не дали. Во всей красе проявились в ребятах последствия обучения у Андрея Немого – научились они выражать свои чувства и намерения не только голосом или выражением лица! Лица господ советников мгновенно окаменели, по ушам присутствующих скребанул звук кольчужных рукавов, проехавшихся по подолам кольчуг, руки отроков легли на рукояти оружия, а тела подались вперед, готовые мгновенно распрямиться во весь рост. Вся эта пантомима была исполнена так слаженно и красноречиво, словно ребята долго и тщательно ее репетировали.
Подействовало! Зрачки глаз Семена Дырки суматошно метнулись туда-сюда, тело дернулось, зацепив локтем сидящего рядом Егора, рот приоткрылся… да так и остался открытым, не выпустив из себя ни звука. На командира огневской дружины глянула Смерть. Именно так – с заглавной буквы! Причем глянула сразу со всех сторон, разве что не сзади!
Мишка уже набрал в грудь воздуха, чтобы крикнуть «отставить!», но Илья успел раньше:
– Хе-хе, Семен, а я ить тебя упреждал: «Хочешь на Совете Академии быть – не рушь наш уряд!» Ежели отроки вежество блюдут, это и не значит вовсе, что они… как ты сказал? Цыплята? Хе-хе, а цыплятки-то эти уже под две сотни ляхов уложили, да и до того… тоже всякого попробовали – не впервой им, не впервой. И сам боярич Михайла Фролыч… ты ж видал, как он суд и расправу чинит? Видал-видал… и стоял молча. Ведь молча же? Про цыплят-то и не вспоминал?