Солнце тепло проникало сквозь прикрытые жалюзи и расстилало лучи по полу. Летний ветерок проскальзывал через распахнутое настежь окно и играл с занавесками.

Главврач вернулся с конференции около пяти, зашел в палату Германа и увидел, что я сижу напротив своего пациента через небольшой столик и делаю записи в блокноте, а его руки лежат на столешнице в абсолютно свободном состоянии.

– Яна, можно Вас пригласить выйти на минутку? – попросил Филин.

Я вышла в коридор. Он повел меня в свой кабинет.

– Садитесь, – указал он мне на стул. Я последовала его приказу.

Он прошел по комнате и остановился у окна.

– Как проходит лечение? – поинтересовался он.

– Я отменила все препараты и назначила только поддерживающую терапию в виде витамин.

– Это хорошо. Надеюсь, что Ваши попытки вылечить его будут иметь благоприятные последствия.

– Вы ведь меня не для этого позвали?

– Да, сегодня на конференции я поднял вопрос об онейроидном синдроме. Так вот, хочу Вас огорчить. Все, кто когда-либо сталкивался с этим заболеванием, утверждают, что агрессии при нем быть не должно. Ваш диагноз неверный.

– Что ж… в таком случае… Могу сказать только одно – Герман абсолютно здоров.

– Так, этого мне только не хватало! Ложные убеждения в псевдо-логичном поведении больного!

– Николай Васильевич, если Вы дадите мне еще хотя бы месяц, хоть Вы сначала и говорили о двух, то я Вам докажу это, и Вы сами поставите ему печать «Здоров».

– Делайте, что хотите. У меня нет других вариантов, кроме как довериться Вам. Только помните, что от Ваших «игр» может зависеть его жизнь.

– Я все понимаю, но, то, что я делаю – не игры, а нестандартная терапия.

– Яна, будьте добры, выслушайте меня. Я двадцать пять лет проработал психиатром. Я знаю, к чему приводит Ваше безрассудство. Вы просто играете по его правилам. Он сведет Вас на свой же уровень и, рано или поздно, Вы окажетесь в соседней палате.

– Я безгранично благодарна Вам за заботу, но все же дайте мне возможность хотя бы попробовать.

– Я же сказал, что позволю Вам всё, но помните, что Вам не следует проникать в его собственный мир. Там Вы беззащитны.

Филин отпустил меня, и я убежала в свой кабинет. Я закрыла дверь, села на стол, сложила руки перед собой и заплакала. Я устала. За эти четыре дня, два из которых я провела в деревне у родителей, я выработала весь свой запас нервных клеток. Я сломалась. Только теплый взгляд Германа и его прикосновение могли заставить меня продолжить путь.

17.24.

В палате было тихо. Я села на край его кровати. Он дремал. Все казалось таким спокойным, что мне снова захотелось проникнуть в его мир, чтобы сделать передышку от реальности.

По больнице ходили посетители, и в саду раздавались голоса.

Я поймала себя на мысли, что завидую своему пациенту: на нем не лежит никакой ответственности, он в любой момент может спрятаться от действительности, провалившись в сон.

Я осторожно положила руку на его грудь. Он задышал глубже.

«Что тебе снится?» – подумала я.

Он передернулся и открыл глаза.

– Скоро ужин… – зачем-то заметила я.

Герман попытался поднять руки, но его сковали ремни. Он недовольно посмотрел на меня

– Это не я! – вырвалось у меня оправдание.

Он раскрыл ладонь, и я вложила в нее свою руку. Мой подопечный улыбнулся, но потом закрыл глаза и тяжело вздохнул.

– Тебе плохо здесь?

Он внимательно смотрел на меня, бережно прощупывая косточки моего запястья.

– Не пора ли нам начать раскрашивать черно-белую реальность?

Он отрицательно покачал головой.

– Думаешь, рано?

«Ну да, я же тебе еще не доказала, что действительность лучше твоего мира».

– Ты чего-нибудь хочешь? – заботливо спросила я.