– Кто там? – негромко спросил Остап.

– Это я, – открывая дверь, произнес Федор. – У тебя, Остап, дверь в сенцы почему-то открыта, – и, не дожидаясь ответа на свой вопрос, тревожно зашептал:

– Завтра здесь могут быть каратели, лучше из деревни уходить, сейчас семейные лагеря уводят в другое место, ты знаешь, где они находятся, иди прямо сейчас, утром их там уже не будет. В Гребенях устроили ярмарку, а потом была облава, много людей похватали, да тот человек, что ты встретил, мост взорвал с немцами. Они сейчас злые, полсела сожгли. Так что надо уходить, мне некогда, надо еще в несколько дворов забежать, будь здоров, я побежал, – и, выходя за дверь, добавил:

– Встретимся там, в отряде.

Остап так и не произнес ни одного слова, растерянно стоя посреди своей хаты. Когда тихо звякнула закрывающаяся дверь в сенцах, до него стали доходить сказанные Федором слова: тот человек мост взорвал с немцами. А как же он сам, хотелось спросить Остапу, он топтался на месте, не зная, что делать дальше. Как все вдруг переменилось, стало неважным письмо, боль в сердце, земляника и бессмертники. Федор сказал, что надо уходить, куда и зачем ему уходить? Мне здесь хорошо, здесь мой двор, я ничего никому плохого не сделал, и тут возникло в груди то жжение. А жжение, оно-то от той злобы на сынов, на жену. Вот ты, Остап, и признался себе в том, о чем не мог подумать раньше. А Змитро рассказал свою беду и взорвал мост с немцами, у него уже, наверное, не жжет в груди, рассуждал сам с собою Остап, стоя посреди своей хаты. Он вышел во двор, в стороне, где были Гребени, были видны сполохи, похоже, там горят хаты. Пришла такая мысль, а что, если завтра придут каратели, как говорил Федор, и здесь всю деревню сожгут, мало ли они пожгли уже, а сколько народу поубивали, и что они за люди такие. Но сколько бы ни задавал себе вопросов Остап, перед ним вставал вопрос: «Оставлять хату или остаться здесь?» Он засунул руку в карман и ощутил письмо Демидки, это определило все его сомнения. Остап закрыл дверь на засов и, не раздеваясь, лег на кровать, сон пришел быстро.

Еще засветло лучший подрывник и минер отряда Федька Стецов с веселым смехом и прибаутками уводил свою группу на встречу с этими проклятыми фрицами, как он их называл. Группе предстояло пройти по лесным тропам не менее десяти километров, взорвать заложенные фугасы под опорами моста через Титовку, устроить засаду на пути возможного следования карателей, по возможности заминировать дорогу и сдерживать их продвижение. Ноша у каждого была нелегкой: кроме патронов к автоматам и гранат, несли за плечами в мешках взрывчатку и мины. Еще час назад Федька был в штабной землянке и получал задание от начальника штаба отряда Михаила Федосовича, тот был сосредоточен и даже суров. В землянке было несколько партизан, и Федька сразу после доклада о прибытии уже собирался произнести свою знаменитую фразу «Живы будем, не помрем» – и тем самым подчеркнуть свою близость с начальником штаба, но, встретив взгляд Михаила, сразу осекся и замолчал. Со слов начальника штаба получалось, что можно через день здесь ожидать фрицев, и нужно увести людей и, главное, не дать карателям окружить отряд.

– Тебе, Стецов, поручается особое задание – взорвать мост через Титовку, в эту ночь должны подготовить взрыв моста с той стороны. И любой ценой задержать как можно дольше этих фрицев на дороге, что ведет из Лесного. Не дать им развернуться до следующего вечера.

– Мы им устроим такой концерт, что заслушаются, раскрыв рты, мы им «Катюшу» споем, – улыбаясь во весь рот, заговорил Федька, и все, кто был в землянке, заулыбались. Начальник штаба подошел к Федьке, протянул руку и уже серьезным тоном добавил: