Капризная девочка на руках у дачников потянула руки к платку женщины, дернула. Женщина строго посмотрела на ребенка и, нахмурившись, пригрозила:

– Вот будешь проказить, тебя чудь белоглазая заберет!

Ее шутливая угроза прозвучала столь серьезно, что ребенок, оторопело моргнув, скорчил обиженное лицо и разревелся – но не капризно, а испуганно, прижимаясь к матери. Та что-то буркнула под нос, но скандала затевать не решилась.

– Ну ладно, ладно, не слушай тетку Тамару! – примирительно усмехнулась женщина странной кривой усмешкой, дернув только одним уголком губ – Чай, у тебя и папа есть, и мама есть, они, чай, тебя не отдадут. На вот тебе чудо-птицу, защитника!

Она протянула ребенку бумажного журавля.

– А родителям накажи так, – продолжала странная женщина по имени Тамара, – как придет чудь, как начнет в окна да двери скрестись, да спрашивать голосами заунывными: есть кто в доме ненужный? Так отвечайте – никого для вас, чужаков, нет, все в доме нужные. Так и уйдет чудь восвояси, нет у нее власти, забирать против воли родителей! А то ведь бывает так: рассердится глупая мать на ребенка, да и скажет в сердцах: пропади ты пропадом, век тебя не видеть! А чудь только того и ждет, под окнами подслушивает. Пикнуть малютка не успеет, унесут его с собой, а на место куклу положат заколдованную. Мать ее за своего ребенка примет, не понимая, что куклу соломенную нянькает.

Данику стало грустно и неуютно от такой сказки, холодок пробежал по спине. Он слишком часто слышал подобные слова от родной мамаши, поэтому фыркнул нарочито громко, словно ни к кому не обращаясь:

– Бабкины сказки!

В автобусе стало вдруг тихо. Однорукий мужик откашлялся в кулак и искоса посмотрел на разболтавшуюся женщину.

– Конечно-конечно, малой! – сразу как-то съежилась Тамара, быстро пряча лицо под складками платка. – Заболталась я, сама не понимаю, чего несу. Из ума выжила. Не серчай на тетку Тамару.

Не ожидавший такого Даник смутился и, отвернувшись, буркнул, что ни на кого не сердится.

– А и ладно! – улыбнулася Тамара своей странной улыбкой – Жить в обидах, что со львом во рвинах. Возьми и ты защитника на добрую память!

Даник не умел принимать неожиданные подарки, но отказываться было еще глупее, поэтому он смущенно пробормотал благодарности, когда женщина извлекла из корзины и вложила ему в руки неумело, но старательно вырезанную из дерева деревянную фигурку – коня с роскошной гривой и хвостом, сделанными из мочала. Глаза коня, нарисованные углем, косились на Даника с самым залихватским видом.

Леня видел в кошмарах, что тонет, столько, сколько себя помнил. В родах он наглотался околоплодных вод, поэтому появился на свет синий и совсем не дышал. Тогда ли возник этот инстинктивный, необъяснимый ему самому страх перед глубиной? Или, может быть, позже, когда он нахлебался воды в возрасте лет трех или четырех?

Это стало одним из первых его воспоминаний. Оно было обрывчатым, нечетким и малосвязным, как вся та странная, похожая на сон жизнь, когда Ленька ходил в ясли, носил колготы и не мог выговорить свое имя. Он купался в ванной с любимыми игрушками: пластиковым пароходом, резиновой лягушкой и рыбиной с полым, гулким животом. Рыбина и сейчас сохранилась – валяется в кладовке, заброшенная в коробки с прочим хламом. Как вышло, что его оставили одного, не выключив воду? Может, маме срочно позвонили с работы или в дверь постучала соседка? Ленька помнил, как гудели трубы и шумел кран.

Дальше воспоминания сменялись быстро, как в монтажной склейке. Вот ванная набралась ему до горла. Он пытается встать, чтобы не нахлебаться пены, но скользит и падает. Вода захлестывает его с головой, бьет в ноздри и уши, давит на глаза, заполняет рот. Леня кричит, не слыша себя. Легкие неприятно наполняются жидкостью, их сотней иголочек что-то колет изнутри. Он слепо бьется в ванной, как рыбина, и не может нащупать твердую поверхность. Руки скользят. Пальцы не раз и не два срываются с бортика. В этот момент он маленький, жалкий и слабый. Он – котенок, которого топят в ведре.