Представляешь, они в скалах роют огромные норы, и к ним ещё отнорки и переходы. Есть нора-спальня, нора-кладовая, где лежат кристаллы про запас, нора-схрон, отсидеться, чтобы люди не беспокоили, несколько запасных выходов… Вот для чего ещё нужны зубы: выгрызать ходы в скалах. Я сам видел: у них клыки не острые, притуплены и малость стёрты, как у лошади. И самая главная нора – это детская.

Им очень трудно появиться на свет, новым Ледовичкам. Нужен камень особой структуры, некий «живой» сапфир, с вкраплением искры энергетического минерала, того самого, из центра земли. Когда будущие родители находят такое яйцо, они переносят его в самую безопасную, самую энергетически насыщенную пещеру, укладывают в гнездо, и по очереди… нет, не высиживают, а, пожалуй, вылёживают, свернувшись вокруг. Если для птенца нужно тепло, то будущему Ледяшке нужен холод, ровный, непрекращающийся, чтобы, наконец, вкрапленная в камень искра ожила – и стала прорастать, сперва снежинкой, затем, наращивать костяк, мышцы, шкурку… Чем дальше развитие, тем должно быть холоднее, и так полгода, пока малыш не сформируется полностью. И следующие полгода – постепенное потепление, чтобы детёныш адаптировался к миру, в котором предстоит родиться.

Уж не знаю, как, но Игрок напрямую соединил выход из «детской» с порталом-ловушкой. И приглушил энергетику пещеры. Там всё было засыпано каким-то сверкающим порошком, без малейшего просвета, все кристаллы заизолированы. Мать-Ледянка была в пещере одна, куда подевался отец – непонятно.

Они голодали, Ваня. Ты можешь представить похудевшую статую? Я – видел своими глазами. У неё шкура складками свисала, даром, что каменная, крылья истончились до папиросной бумаги, до дыр. Она всё, что могла, отдавала детёнышу.

… И поэтому, когда сработала ловушка и Ледянка учуяла запах еды – ринулась наружу не задумываясь. Смела всех на своём пути, даже Васютиного копья не почувствовала, а оно у неё в хребте так и застряло, меж пластин. Она и людей-то не замечала, ведь из-под земли на свет выскочила, ослепла, всё металась, искала заветный камень. Огрызалась, конечно, плевалась холодом, ей же еда нужна была, и сама не заметила, как двоих нанизала на хребет: у неё пластины крючьями заканчиваются, как колючки на репейнике, вот люди и подцепились… Ещё двое сами вслед за ней в расщелину спрыгнули, чтобы товарищей выручить. Она всех за собой и потянула, когда камень нашла, наконец. Пылища к тому времени поднялась – почти до неба, пепел, зола – всё взбаламутилось. Поэтому, что с Васютой вместе ещё четверо сгинули – обнаружили позже…

Он надолго умолкает

– Дальше, Аркаша, – прошу тихо.

– Да всё её геройство оказалось без толку, – тяжело говорит он. – Она опоздала. У людей тоже так бывает: предельное истощение, когда умирающему организму уже ничего не поможет. Мама большая, а детёныш крошечный, свих-то запасов – мизер. Не выжил.

Зря он сетовал, что не умеет рассказывать. Возможно, иногда повествование и перескакивало по хронологии, и уводило в сторону от основных событий, но потихоньку передо мной выстраивалась цельная картина утомительного и долгого подземного квеста. Не было здесь ни романтики, ни приключений, как иногда красочно описывают в книгах; была тяжёлая школа выживания, горечь потерь, уроки мужества и доброты. И уже хорошо известные мне люди раскрывались с новой, неведомой стороны.

…Отдалённую пещеру-детскую русичи нашли не сразу. Сперва в горячке рванулись прямиком во внезапно открывшийся подземный ход – за Змеем, как полагали, потом сзади грохнул обвал, в портал сыпануло осевшей землёй, и наступила тьма. Куда податься? Поди, узнай, кто там, в темноте, караулит? Васюте только и оставалось – созвать остальных, чтобы ближе держались. Наскоро сделали перекличку и затаились, прислушиваясь. Никто не нападал, лишь земля несколько раз дрогнула – и стихло всё; только странный отдалённый шорох уходил всё дальше, будто пробивалось, тычась в изгибы тоннеля большое сильное тело, задевая в спешке боками за стены и вызывая осыпи. Так оно, как потом выяснилось, и было.