– Сготовить-то могу, – отвечаю, слегка растерявшись. – Правда, как оно на чужой кухне получится… Да у вас ведь печка, а я к ней непривыкшая!

– А покажу. Пойдём. И собачку забирай, ей там самое место.

– Давай-давай, осваивайся, – машет мне ведунья. – Я ж обещала тебе автономку! Вот и начинай!

Хозяин провожает меня под арку. Ага, правильно я определила: там кухня.

– О-го-го! – вырывается у меня, стоит лишь переступить порог.

Васюта явно польщён.

– Нравится?

– О-го-го! – повторяю в полном восторге. После моей шестиметровки эта кухня кажется дворцом. – Да тут жить можно!

Площадь – квадратов сорок, не меньше. В первую очередь подаюсь к длинному разделочному столу, где из особой стойки щерится десяток ножей, с виду – идеальной заточки. Слабость у меня к хорошим ножам, я уже говорила? Оцениваю сияющие на полках медные кастрюльки, кастрюли и кастрюлищи, сковороды и жаровни. В простенке рдеет угольями громадный открытый очаг. Места хватает и для широких стеллажей с припасами, и для полок с посудой, и для пары буфетов. Даже обеденный стол, придвинутый к окну, несмотря на внушительные параметры кажется чайным. Громадная русская печка одним боком втиснута в кухню, другим уходит в общий зал.

И ничего страшного. Печь как печь. В бабушкиной хате стояла почти такая же. Я тогда малая была, но совала любопытный нос во все щели и ходила за бабушкой по пятам, и то, как возилась она с ухватами, чугунками да сковородками, помню: что в детстве в голову легло, не забывается. Мы с ней часто вместе пекли блины: я наливала тесто, а бабушка отправляла сковороду в устье печи длинной чапелькой, а потом вытаскивала. Такие блины не нужно было переворачивать, они румянились сразу с двух сторон. А здесь к печи ещё и плита оформлена, вообще красота. К ней только приноровиться нужно.

Вот блинами, пышными и вкусными, мы сейчас и займёмся. Только проверим припасы: всё ли есть, что нам нужно?

На стеллажах в глиняных махотках обнаруживаю крупы и прочую бакалею. Немедленно чихаю от муки, сую нос в крынку со свежей простоквашей, нахожу котелок вчерашней каши и в лукошке с соломой – десятка три яиц. Есть и топлёное масло. Что ещё? Сковородок тут в избытке, сейчас подберу и по плите, и по руке.

– Отличная кухня, – говорю с воодушевлением. – Прекрасная кухня!

– Помочь чем? – вызывается хозяин.

– Справлюсь.

И правда, справлюсь. Главное, что печь уже вытоплена.

Отрадно встретить в чужом мире такой родной островок безопасности. От этой кухни, от этой печки на меня так и пыхает благополучием и покоем. Никогда ещё не бралась за готовку с таким удовольствием.

…А кухарку-то хозяин рассчитал, однако. Судя по всему, ещё и выгнал с позором. Ишь, к мальцу приставала. К сыну?

С кастрюлями они особо не дружат, значит, сами пока не завтракали. Мужчины, что с них взять… Ладно. Если ко мне с добром, и я тем же отвечу. Забалтываю теста побольше и сковороду подбираю соответствующую. Впрочем, мелкой посуды здесь не держат.

…Я укладываю готовые блины стопками, смазываю пёрышком, опуская его в растопленное масло, и чувствую, как потихоньку разжимаются клещи, что давили на горло со вчерашнего вечера. Жизнь налаживается.

Хлопает дверь со стороны улицы. Влетает и стопорится на пороге парнишка – долговязый, поджарый, в такой же, как у хозяина, льняной вышитой рубахе, в холщовых штанах, заправленных в сапожки. Нора, хоть и отяжелевшая от дегустаций и сметаны, гавкает и бежит знакомиться. Я, не выдержав, улыбаюсь.

– Привет. Ты кто?

– Я… Янек, – отзывается тот смущённо.

– Есть будешь? Садись, Янек.

Ещё бы он не будет! Да у него глаза, как у голодного лабрадора!