Кейт наливает кипяток в кастрюлю и смешивает в миске яичный желток с паприкой. Мариса недоумевает: «Боже, да что она собирается делать с паприкой и желтком? Ну, по крайней мере, ее сыр для макарон будет не так хорош, как мой, если она реально добавит всю эту гадость».

Антипатия к Кейт подкралась к ней, словно туман перед приливом, и теперь от нее никуда не деться. А еще у Марисы скоро начнутся месячные, поэтому из-за гормонов она становится агрессивной и нетерпеливой. Кейт выуживает из кармана заколку для волос. Мариса наблюдает, как та скручивает свои короткие волосы в жгут и помещает зажим в самую высокую точку, чтобы пряди красиво ниспадали на раскрасневшиеся щеки. На ней полосатый бретонский топ и расклешенные джинсы, которые Мариса никогда бы не надела. Но модная одежда отлично сидит на узких бедрах и мальчишеской фигуре Кейт. Мариса оценивает собственный наряд: бледно-желтый сарафан, привезенный с отдыха на греческих островах, мешковатый и удобный, но забрызганный краской. Без макияжа, ведь она весь день не выходила из дома. Грязные волосы собраны в пучок. На запястье красуется серебряный браслет, она никогда его не снимает, на нем болтаются счастливые подковы и миниатюрные компасы. Подарок на восемнадцатилетие от отца, и хотя к тому времени она уже съехала, он отправил его в мягком конверте, завернутым в папиросную бумагу, и с открыткой, в которой знакомым почерком сообщалось, что когда-то браслет принадлежал матери, а теперь переходит Марисе.

У Кейт многократно проколоты мочки ушей, но она носит тонкие изящные золотые обручи, для создания элегантного неброского эффекта украшенные крошечными блестящими бриллиантами. На шее висят три золотые цепочки, а на третьей – самой длинной – болтается выпуклый медальон с выгравированной буквой «К». Мариса думает: «Интересно, что там внутри? Паприка, наверное».

– Прости, что ты сказала? – Кейт смотрит на нее, и Мариса понимает, что вслух посмеялась над своей же шуткой.

– Да так. Просто этот мужик что-то сказал, – она машет рукой в сторону телевизора.

– Блин, он такой балабол, – небрежно бросает Кейт, пока помещение наполняется паром и запахом плавленого сыра.

Мариса не считает себя ханжой, но все-таки – будь она квартиранткой в чужом доме, вряд ли стала бы бездумно произносить такие слова. Наверное, она просто слишком строго судит. Наверное.

– Джейк вернется в половине восьмого, – кричит Мариса с дивана.

– Да, я знаю, – отвечает Кейт, не отвлекаясь от готовки.

Без двадцати восемь они слышат щелчок замка входной двери. Кейт успевает поставить макароны с сыром в духовку, разложить на столе салфетки и расставить бокалы, наполнить кувшин водой и воткнуть в него веточки мяты из садовых горшков с травами.

– Я сочла их красивыми, – поясняет она. – Ты согласна?

Мариса, не имея сложившегося мнения насчет веточек мяты в обычной воде, выдает ни к чему не обязывающее одобрение.

– Я вернулся! – кричит Джейк из коридора.

Он заходит на кухню и сразу, не обращая внимания на Марису, направляется в сторону соседки.

– Боже мой, Кейт, это пахнет фантастически, – с этими словами он открывает дверцу духовки.

– Пожалуйста, не открывай дверцу, пока все не приготовилось, – приказывает Кейт, игриво откидывая его руку.

– Хорошо, хорошо, обещаю.

– Привет, – здоровается Мариса. Наблюдает за ними, и у нее невольно возникает ощущение, что она здесь лишняя.

– О, привет, Мариса. – Джейк улыбается и приветственно поднимает руку.

Даже не подходит и не целует. Мариса понимает, если сейчас не выйдет с кухни, то заплачет и опозорится. Поэтому она резко идет к выходу и бежит наверх в мастерскую, закрывает за собой дверь и прислоняется к ней спиной. Слезы бегут ручьем, но она их не вытирает. Мариса позволяет себе минуту слабости, зная, что нет причин плакать, просто чувствует усталость и беспокойство. Так устала. Уже несколько дней она страдает от упадка сил.