Хуже было другое. Я был совершенно безоружен. «Беретту», незадолго до хипеша переложенную мной в карман куртки, эти хуцпаны, понятное дело, забрали на память. Ничего взамен не оставив. Рыться в автомобиле в надежде найти еще одну, было небезопасно – кто знает, куда им пришло в голову заныкать бомбу. Любое движение могло стать для меня последним. Я давно ни разу не сапер, а потому решил не рисковать.
Забрав сумку с вещами, которую так небрежно бросил утром на переднее пассажирское сиденье и которую Саркисян сотоварищи почему-то не тронули, я подобрал удостоверение и доверку на машину, где красовалось мое имя и все данные, и побрел прочь, не очень беспокоясь, в каком направлении. Не переживал я и по поводу остальных бумаг. Доверка – дело особое: я не хотел, чтобы меня связали с «Тойотой», случись что, а потому немного погодя разорвал ее на мелкие кусочки и пустил по ветру. Ну, а удостоверение было дорого мне, как память.
Я действительно особо не переживал о направлении движения. Какая, в конце концов, разница, куда идти, если совершенно не представляешь, что делать дальше. Ловить попутку – благо, деньги эти гои оставили при мне; охлопав уже почти просохшие карманы, я убедился в этом, – и ехать. Но куда? Конечно, лучше всего было бы сейчас добраться до своего, пусть и некрасивого, лежбища, принять ванну и упасть на кровать. И пусть они все отдыхают со своим Леонидом Сергеевичем. Три тысячи аванса я, думается, отработал уже одним своим участием в том обилии заварушек, что выпали на сегодняшний день. И никто не сможет меня упрекнуть, что в этой ситуации я умыл руки.
Пораскинув мозгами, я решил остановиться именно на этом варианте, а потому спрятался в кустах и наскоро переоделся в сменку, которая лежала в сумке – как-никак, на десять дней собирался.
6
Клянусь честью последней девственницы Голливуда, – если таковые там, конечно, еще сохранились, – этой грязной, обшарпанной и поношенной девятиэтажке, где мне по недоразумению десять лет назад выделили двухкомнатную квартиру, (причем в обеих комнатах я большей частью прозябал в единичном экземпляре), я не радовался еще никогда в жизни. По крайней мере, так искренне, энергично и с таким напором.
По какой-то неизвестной причине где-то в районе желудка у меня прочно обосновалось мнение, что во всю эту авантюру с поездкой в Томск, Леонидом Сергеевичем и прочими прибабахами, я ввязался напрасно. Я, конечно, никогда не утверждал, что имею семь пядей во лбу, но выкинуть такую глупость – это было слишком даже для меня. И я был рад, что все закончилось так, как закончилось – в первый же день и с минимальными, – опять же, для меня, – потерями. Удар в основание черепа я великодушно решил упустить из виду.
Возможно, в этом неблаговидном поступке было виновато мое полное бездействие на всех жизненных фронтах в последние месяцы. С тех пор, как меня попросили из таксопарка и даже орденом за храброе и довольно честное несение службы в течение почти десяти лет не наградили, я действительно ничего не делал, предпочитая валяться на кровати и время от времени безбожно напиваться. Чем подтачивал свои финансовые сбережения. Три месяца, проведенные в качестве законного супруга – вообще не в счет. В итоге оказался не только без работы, но и без жены и денег на карманные расходы. И был вынужден ухватиться за первое попавшееся предложение. Которое, к сожалению, сделал роялеобразный крепыш.
За время простоя я, наверное, расслабился. Стал мягок и тяжел на подъем. Отсюда и столь быстрый и бесславный финал нынешнего предприятия. И, конечно, прежний я презрительно плюнул бы в себя нынешнего ядовитой слюной. Но я нынешний был слишком доволен завершением этой авантюрной поездки и на мнение меня прежнего обращать внимание не собирался. Вместо этого, когда угол моей – черт бы ее побрал вместе со всеми жителями и прочими тараканами – девятиэтажки показался из-за горизонта, обрадовался неимоверно и заколотил водителя ладонью по плечу: