…Грянула фонограмма духового оркестра и прервала её невесёлые раздумья. Саша огляделась в поисках своего «сыночка» – непоседливого второклассника Женьки. Тот уже мчался к ней с противоположного конца фойе, наперегонки с таким же пострелом Витькой. Оба раскраснелись, волосы прилипли к потным лбам. «Ну, почему мне не досталась девочка? – вздохнула Саша. – Вон, стоят себе спокойненько, щебечут – всегда под рукой!» Женька, проехавшись на подошвах по гладкому бетонному полу, затормозил и сунул горячую потную ладошку в Сашину руку. С подиума, изображавшего вагон, им уже махал Букин, улыбаясь во весь рот, словно они и в самом деле не виделись несколько лет. Вот он спрыгнул на «перрон», подхватил на руки Женьку, свободной рукой обнял Сашу.

– Женька, ты чего такой взмыленный? Где тебя опять черти носили? – спрашивал Лёша под шум оркестра и толпы других ребят.

– Мы с Витькой были под лестницей! – радостно выпалил Женька.

– Дрались, что ли?

– Неееет! Витька – мой друг! Там, под лестницей, всякие штуки свалены… – Женька тут же отвлёкся, снял с Лёшиной головы армейскую пилотку и нацепил её на себя. Коротко остриженная Женькина головёшка утонула в пилотке по самые уши, и теперь он комично сверкал из-под неё глазами.

– И что там за штуки? – не отставал Букин, подбрасывая свою ношу и усаживая на плечи.

– А. Старые стулья! Ну, знаешь, такие – откидные, как в кино! В них можно здоровское укрытие устроить…

Одной рукой Букин продолжал обнимать Сашу, которая изо всех сил старалась не смотреть на то, как Седых виснет на Славике. Но она и без того знала весь этот ритуал наизусть: Ольга подбежит к нему, обхватит за шею, припадёт к его груди. Саше каждый раз хотелось закричать, бросить в неё что-нибудь тяжёлое – её саму пугала сила овладевающей ею ярости. Но она только сжимала кулаки, стараясь смотреть в другую сторону. Этой другой стороной обычно оказывались Иван Ильич и Жанна Суреновна, которые, стоя то на нижних ступенях парадной лестницы, то у самого входа, руководили действом. По их реакции она старалась угадать, что происходит там, куда она не смотрела. И эта реакция доставляла ей мрачное удовлетворение: Иван Ильич хмурился и качал головой, а на ярком, с большими грустными армянскими глазами, лице хореографа отчётливо читалось раздражение. Они с Дедовым о чём-то спорили, кивая в сторону, как надеялась Саша, этой пары. Сначала – на первых репетициях – Жанна Суреновна требовала:

– Славик, не стой как истукан! Ты к любимой вернулся с войны, вы несколько лет не виделись! Обними её как следует!

Славик послушно обнимал, но, видимо, объятия оказывались недостаточно жаркими, потому что на лице Дедова отчётливо читалось хрестоматийное «не верю!» Станиславского. В конце концов Иван Ильич с Авакян, видимо, столковались – он настоял на своём, она уступила – и было решено, что эти двое не станут обниматься, а должны просто, держась за руки, смотреть друг другу в глаза. Саша не смогла сдержать вздох облегчения.

После репетиции, когда все шумно толпились в гардеробе, разбирая свои пальто и куртки, Саша метнула взгляд на Ольгу. Та застёгивала пальто у стойки и казалась уставшей. Подошедшая к ней Кравцова о чём-то спросила, и Седых ответила ей с горделивым презрением, предназначавшимся явно кому-то третьему.

– Ну, вот видишь, всё не так уж плохо, – услышала Саша за спиной и вздрогнула. Это был Букин. Она обернулась и недоумённо посмотрела ему в глаза, чувствуя, что краснеет. Но по Лёшкиному улыбчивому лицу невозможно было прочесть, о чём он на самом деле думает. «Он знает!» – в панике подумала Саша. Букин легонько ткнул её кулаком в плечо: