Такие дети, как Джим, обречены пронести сквозь жизнь нечто неосязаемо драматичное, но вместе с тем не заменимое ни одной эмоцией беззаботного детского счастья: нечто, доступное не всем в этой жизни. Но это и делает нас неумолимо сильными и богатыми, не так ли? Право наблюдать за вселенной, стать ее партнером – ведь она тоже в какой-то степени одинока.

Однако наша истина не в одиночестве и не в веренице тоскливых событий – наша истина в том, что Джим еще не обрел свое окружение, но оно его все равно настигнет рано или поздно. И в этот миг одиночество покинет его…

Ничто не будет напрасным, ведь дары, привитые жестокими годами, будут всегда в Джиме, всегда внутри – ведь это и есть подарки вечности. И пусть сейчас местная детвора отталкивает Джима непониманием и жестокостью, жизнь не ограничивается соседскими детьми и тем более одним двором.

В отличие от босоногих детей, старшее поколение при виде маленького иностранца, напротив, заманивает его в зыбучие пески дискуссий, затягивающие больше их самих, чем Джима.

Всему отмерено свое время. На все его хватит.

Школы же здесь как таковой не было, лишь редкие занятия элементарной арифметикой на языке Кхаси[5]. Языке, которым Джим не владел даже на треть!

Зато на центральном рынке можно было услышать симфонию хитросплетений различных языков – безграничных ампул знаний. И в тайне от чрезмерно заботливых родителей Джим стал ходить туда, как в школу.

Преодолевая каждый день несколько километров в одиночку в незнакомой местности, четырехлетний мальчишка заметно возмужал, что дома вызывало у матери сильный прилив гордости. К слову, Джим-Джим никогда не врал родителям – он лишь изредка недоговаривал.

Пока отец представлял себе, как его сын играет в салочки с местными оборванцами и лазает по деревьям, Джим учился говорить на пяти диалектах кхаси, осваивая отныне и впредь свой родной – сохру.

Несмотря на старания и упорный труд, плоды учения созрели не сразу. Поначалу мальчик не понимал, о чем говорят торгаши, затем стал слушать, как они говорят, исходя из того, чем те торгуют. Привыкнув к разнообразию звуков, он начал закрывать глаза и, опираясь на слух, пытался выплыть из самого эпицентра неизвестного.

Штурмующий галдеж рынка превращался в бешеного зверя, поднимающего смышленого Джим-Джима на рога изо дня в день. Уроки новому языку превращались в неистовую схватку с собственным разумом.

Пусть не сразу, но он научился чувствовать язык и различать диалекты, а вместе с тем пришло и понимание.

Помимо учения, он нашел себе приятных собеседников, с которыми весело проводил время вдали от дома. Конечно, такие знакомства очень часто начинались одинаково: кто-то пытался уличить Джим-Джима в воровстве, а кто-то пытался нагнать страху.

– Уж слишком ты, парнишка, много времени здесь проводил, не тратя при этом ни гроша! – оправдывались его новые друзья.

Центральный рынок порывист и непоседлив. Вайшьи[6] сменяют друг друга каждый месяц: кто-то обязательно вернется, а кого-то Джим больше не увидит. И лишь некоторые остаются безучастны к любым переменам. Кочевые торговцы всегда приносили с собой великое множество историй, которые успели заменить ребенку глаза и уши, стали компасом его сердцу.

Сегодня необычный день для учения – сегодня Джим бежит от собственной проницательности, он знает наверняка: ожидания родителей превратятся в бессильное огорчение. Слишком много времени и сил вложено в грядущий праздник, слишком много сделано для самого Джима.

Вот только если бы Мия знала, что своими друзьями Джим называет лишь кочевников с Центрального рынка, она бы впустила их в свой дом? Если бы Даниэль знал, чего Джим успел натерпеться от дворового отребья и что ему еще предстоит пережить на улицах лишь из-за того, что он