Множество солнечных и дождливых часов она провела за этим непростым занятием, но результат заставил ее искренне улыбнуться. Улыбка Мии распустила в душе мужа бутон надежды – их сын может выжить, он может открыть глаза. И когда Джим проснется, они вместе отрежут косы, оставив в прошлом напоминание об утраченных годах его детства.

В те моменты, когда ожидание принимает форму постоянства, людям не хватает смелости повернуться лицом к острову надежды.

Разменная монета обреченных – своеобразный отсчет в ожидании смерти. Именно ожидание и страх тянут к земле, вызывая отчаяние и праведный гнев.

В какой-то момент Мию настигла та же участь. В башне своего маяка, в полусотне метров над пучиной темных вод, она почувствовала отчаянье. Света становилось все меньше, а боли все больше. Страх и темнота обняли ее мерклое сердце, и она потушила свет своего маяка.

Уже очень давно она жила с мыслью: «Что, если смерть придет к нему сегодня?».

Но состояние Джим-Джима оставалось неизменным.

Каждое утро в клетку со зверем входили его люди: дети Индии, дети его двора, были с ним. Они дарили ему надежду, поддержку и веру.

Сквозь помутневшее стекло между ним и домом Джим наблюдал яркие глаза товарищей и тепло, исходящее от рук любимой матери.

Удивительное свойство кровной любви, удивительная женская нежность.

Незримое стекло для живых, по ту сторону которого находилось подобие лабиринта на далеком и прекрасном острове Крит. Последняя надежда Джима чувствовать присутствие своих родных и не иметь возможности к ним прикоснуться.

В любом лабиринте присутствует хотя бы один выход, но в случае Джима их было два. Один выход – отдать свое тело Минотавру, второй – выжить.

И как бы ни было печально, мистическое стекло пропускало в мир живых ауру разгневанной грешной души.

В доме Крафтов стоял дух тьмы, под гнетом которого гнусные мысли, самые жуткие страхи и потаенные безнравственные эмоции овладевали детьми на четвертом месяце пребывания в комнате Джима.

Быстро выдыхаясь, детские умы стали тонуть в своих собственных страхах. Либо я, либо он – такой выбор встал перед ними в день очередного срыва.

Дети больше не могли закрыть глаз, ведь их сны вновь омрачились духом могил, запахом страха и знакомыми силуэтами со стеклянными немигающими глазами.

Нельзя винить маленьких людей за их страхи. Мы все чего-то боимся, и страх порой нарочито подталкивает нас в сторону неверной тропы.

После того как дети вновь стали просыпаться в холодном поту, визиты сочувствующих в одночасье прекратились. Всем без исключения было в тягость посещать проклятый дом, пропитанный отголосками пережитого кошмара. Корабль должен тонуть без экипажа – это закон не только самосохранения, но и здравого смысла. Дети бросили своего капитана, Джим остался на судне один.

И пока корабль тонул, лишь третьего июля чья-то невидимая рука собирала людей под этой крышей вновь, будто кто-то ворошил старую рану – воспоминание, которым так старательно люди надеялись переболеть. Беспричинное волнение и удушающая тревога не давали сомкнуть глаз отчаявшимся, пока все они не навестят Джим-Джима в его день рождения.

Пантомиму, нарушающую сакральную тишину, театральную постановку, вызывающую лишь немые вопросы, – вот что стали видеть Крафты в дне рождения своего мальчика.

Вездесущее притворство окружало их подобно надоедливой мошкаре. Все, что люди делали в этот день, они делали исключительно для себя.

Тем не менее все гостинцы для Джима Даниэль бережно раскладывал вокруг кровати, с которой его сын однажды встал в последний раз. Он делал это только для него: чтобы его мальчик знал и чувствовал, как его ждут и как сильно по нему скучают.