Стал я, короче, ей названивать. А хрен там был. Абонент не абонемент. Специально телефон вырубила? Или что-то правда случилось?..

4

Еще один урок прошел. Обществознание. Она недоступна…

5

В начале урока русского заявилась наша новая классуха – физручка Ирина Викторовна. В спортивном костюме, рожа кирпичом – все как положено. Почему-то с тремя полицейскими. В штатском, но я сразу просек, что полицейские. Что-то стала говорить на ухо учительнице русского. Я толком не расслышал. Только слово «пропала». Поначалу значения не придал.

А потом думаю: вдруг они про Соню?!

И смотрю на ее пустой стул. Все остальные в классе присутствуют, одной Сони нет. И русичка вместе с физручкой тоже на этот стул пялятся.

– Дети, – спрашивает классуха, – а вот эта девочка… – Имя пытается вспомнить. – … она сегодня была? – И на стул ее указывает.

– Девочку Соня зовут, – тявкаю с места. Эта тетка нас никак по именам не запомнит.

– Ну да, Соня, – вспоминает.

Однокласснички мотают бошками: мол, не видели сегодня Соню. Я помалкиваю.

Полицейские на мне взгляд задержали. Не то чтобы с подозрением, но как-то, млять, недобро.

6

В моей голове рисуется стремная, гадостная донельзя картина.

Соня лежит в канализационном коллекторе – изуродованная, в порванной одежде. Позеленевшая. С остекленелым взглядом. Ногти содраны, пальцы в крови, грязи и водорослях. Юбка задрана, трусики порваны.

Ее насиловали. Несколько мужчин. Много раз подряд. Несколько пьяных уродов. Поймали в подъезде, затащили за гаражи, попользовались – и скинули в люк.

Ноги переломаны, руки. Ребра торчат наружу.

Она слегка припухшая.

И чертов остекленелый взгляд…

7

Они на меня смотрят. Как будто что-то хотят сказать. Как будто это я ее убил.

Кстати, почему сразу «убил»?..

Я вздрогнул: мой телефон на столе завибрировал. Я покосился на экран. Номер скрыт.

…Кто вообще сказал, что она мертвая? Может, просто свалила из дома на денек? Решила развеяться, все дела. Мало ли, какая хрень этим бабам в голову взбредет.

Чего смотрите-то, отцы?

8

– А вот этот… как его… Андрей. Шапарев. Это ее парень. – Физручка, сучара, сдала. Чувствую себя преступником. Как будто я ее укокошил и съел. Соню, в смысле, не физручку…

Нет, никогда ты, Ирина Викторовна, не станешь нашим настоящим классным руководителем. Вот Кирилл Александрович – это да-а-а-а-а-а-а, охренительный был чел.

Господи… С пятого класса он нас учил. Любили его, как отца родного. Кирилл Александрович Мельников. Где он теперь? Ни одна сволочь не говорит. Прошел слушок, будто в психушку упекли, а там он якобы помер.

Не, я понимаю, конечно, чутка странноватый тип был. То ноги на стол показно положит, то черный юмор из него фонтанирует. Но это было прикольно. За это обычно в психушку не забирают, мне кажется. И мы его уважали, этого не отнять. Только в класс зайдет – тишина мертвецкая. Хотя никто не боялся. Не у каждого учителя так получается.

А эта баба, Ирина Викторовна, меня рил бесит, сука. Какая-то на серьезных щах не в меру.

– Кто, вот этот?

– Нет, вон тот, за задней партой, с наушниками.

– Пройдем-ка с нами, молодой человек, – говорит один полицейский. С усмешечкой такой злобненькой.

Не к добру это, ребятки, не к добру.

Я сижу.

– Встань, когда с тобой взрослые разговаривают! – говорит классуха грозно.

Встаю.

– Ты почему так одет?

Потому что, млядь.

– Почему в школе в джинсах?

Чтоб ты спросила, млядь.

– Ладно, это вы потом решите, – полицейский. – Пройдем-ка с нами, дружочек.

Дружочек, млядь…

Делаю шаг, он мне:

– С вещами.

А вот это уже рил как угроза звучит.

Собираю по-быстрому пожитки, беру рюкзак. Выхожу из класса. Одноклассники помалкивают в тряпочку. И чувствую, как следят за мной глазами. Все уже, сука, видят во мне виновного в чем-то. Точнее, не в чем-то, а в убийстве.