Никто не видел, как Элли Грэм перебирает рисунки брата по вечерам, как иной раз пугается своего отражения в зеркале, вспоминая лицо, как две капли воды похожее на ее. Никто не знал, плакала ли она и боялась ли выходить из дома, потому что ее тоже могут украсть на синей «японке»…

Словно если Лембит исчез, то исчезла и Элли. Стала еще одним ненужным предметом мебели в доме. Слилась с грязными бежевыми обоями и утекла в ту самую загороженную дверь за сервант.

За июлем прошел август, а потом и сентябрь. Поиски шли, но мама все еще отказывалась разговаривать с полицией, а бабушка пребывала в спокойном расположении духа.

К Лемми приклеился статус того, кто будет разыскиваться вечно.

Но это все еще было намного лучше, чем то самое страшное слово на букву «у».

Стараясь игнорировать шум телевизора, который разрывался искуственными страданиями, девочка прошмыгнула в гостиную и быстро произнесла:

– Привет, мама.

– Привет, Элли, – лениво отозвалась Лаура, не поднимая на дочь глаз. – Как в школе?

– Сегодня Мартов день. Мы не учились. Я положу яблоки и сладости в холодильник?

– Хорошо.

Элли опустила мешок, переданный Марком, на пол и принялась разбирать подарки ряженым от инициативных взрослых. Больше всех расщедрился старина Расмус: он поделился с детьми домашним штруделем и выделил каждому по половине килограмма шоколадных конфет.

– А где бабушка? – как бы невзначай уточнила девочка. Обычно Серафима сидела в гостиной рядом с мамой и вязала спицами, но сегодня Лаура смотрела телевизор одна.

– Бабушка зайдет к тебе попозже, – все так же без эмоций ответила мама. – Новости есть.

Элли почувствовала, как что-то тяжелое внутри опустилось вниз.

Ощущение было сравнимо с тем, что чувствовали семиклашки в тот момент, когда проуа Патс объявляла их оценки за полугодовую контрольную по математике.

Никаких новостей не было уже месяца четыре или больше. Откуда им взяться? Может быть, к маме приходил Крученый Ус? Полиция развесила новые листовки? Или Расмус сочинил что-то новое? Тогда почему он не сказал об этом Элли сегодня, когда раздавал всем свой дурацкий пирог?

– Лемми… – боязливо начала Элли.

– Да, это касается Лембита, – твердо сказала Лаура и сделала громкость телевизора громче.

Вот и весь разговор. Больше мама не собиралась его продолжать, и это было ясно. «Иди в свою комнату и жди страшного наказания!» – так звучали слова мамы для Элли сейчас.

Эльга снова сжала зубы покрепче и закрыла холодильник. Где-то далеко в глубине души она знала, что все когда-нибудь кончится. И кончится плохо, потому что прошло слишком много времени, и если Лемми и найдут, то он…

«У…»

Девочка поспешила выйти из гостиной и направилась в свою комнату. А затем что есть силы захлопнула за собой дверь.

Бабушка не торопилась навестить внучку, поэтому пришлось придумывать, чем себя отвлечь.

Элли обошла их общую с братом спальню по кругу. Затем еще раз, и еще… Отчаянно пытаясь не смотреть на половину Лемми, она тем не менее все время оглядывалась на его обклеенную рисунками стену. А затем все-таки сдалась и села на чужую кровать.

Лембит обожал рисовать. И писать, и придумывать разные вещи. Он редко по-настоящему расстраивался, хорошо учился и любил проводить время в одиночестве. Он никогда и никому не докучал. Разве что в школе его не любили. Просто за то, что он смотрел на вещи иначе и не стеснялся громко об этом говорить. Сестра старалась предотвращать драки, но получалось далеко не всегда. Чем старше становился Лемми, тем смелее он мог заявить свое честное мнение по тому или иному вопросу.

Элли восхищало его воображение, даже если близнец порой нес совершенную чушь.