Оставалось соблюсти формальности. Самсонова подсказала Ксене, какие документы подписать, как переоформить коммунальные платежи.

Ксеня стала полноправной хозяйкой дедовой квартиры.

И кота.

Она вспоминала, как в первые дни кот изучал ее. Как будто оценивал, годится ли новый человек для важной миссии – чесать котовую башку.

– Междуушье, – смеялся дед, – там чеши, и Парсек твой навеки.

– Почему Парсек? – удивлялась Ксеня. Дед пожимал плечами.

– В первые пару дней, как я его принял, был Амплитудой, потому что носился туда-сюда. Потом мне знающие люди на его хозяйство указали, – дед кивал неопределенно в сторону котового хвоста. – Ну а так, если поглядеть, как он то тут, то там… Вот смотришь на него: кажется, он в том конце коридора, и вдруг – раз, оказывается, он все это время у твоих ног. И ведь уверен, паршивец, что все обращается вокруг него. Люди спорили веками, Земля ли вокруг Солнца или Солнце вокруг Земли, а кота единицы измерения времени и расстояния, похоже, не волнуют: есть еда – он тут как тут, хотя до того мог быть на том конце вселенной.

Осенью Парсека, как и всех домашних животных, нужно было поставить на учет. Еще летом готовили специальный законопроект – в числе многих – для защиты населения.

– Защиты! – дед грозил в окно костлявым кулаком, – видал я их защиту. Комендантский час ввели, так мне в лучшее время на пробежку не выйти.

В самом деле, в августе по распоряжению губернатора города ввели «небольшой» комендантский час – с полуночи до семи утра. До семи утра из дома можно было выходить только по специальным пропускам. Кульчицкий любил бегать рано: летом мог встать и в пять утра, к осени время пробежки сдвигалось на шесть, ну а зимой, когда все одно – темень, нежился в кровати до семи-восьми часов.

Кульчицкий не включал телевизор, и Ксеня, которая за годы привыкла к тому, что в материнской гостиной ящик не замолкает ни на минуту, отдыхала от постоянного потока новостей, рекламных роликов и низкопробных сериалов. Новости дед узнавал по допотопному радио: вертел пожелтевшее колесико и выискивал среди шипения и хрипов какие-то частоты, иногда иностранные, иногда отечественные. Слушал, мрачнел.

– Закручивают, – сухо бросал он Ксене, собираясь на очередную пробежку. – Эдак скоро и в магазин без специального пропуска сходить не сможем.

После каждого сеанса неприятных новостей дед на время запирался в тайной комнате. Выходил он оттуда усталым и будто еще немного постаревшим.

От чего правительство собиралось защитить население, для чего нужны странные меры – с комендантским часом, с возможными пропусками, с контролем перемещений по стране и за ее пределы, – пока было не вполне ясно. В новостях сказали, что домашних животных будут проверять и контролировать. То ли среди кошек, собак и хомячков в самом деле затаились инопланетные вредители, то ли питомцы могли служить передатчиками информации врагам, Ксеня понять не успела: дед в ярости грохнул кулаком по столу, выключил радио и еще пару суток к нему не подходил.

В начале октября Ксеня дошла с переноской, в которой сидел мрачный кот, до ближайшей санстанции и получила необходимые документы. На Парсека надели ошейник: он был не толще струны, да и цвет подобрали в тон кошачьей шерсти. Парсек никаких признаков беспокойства не подавал. Ксеня не видела ничего странного в постановке кота на учет – люди тоже подучетные: паспорт, прописка, студенческий… Но дед ворчал:

– Это они пока хвостатых окольцовывают, а рано или поздно до людей доберутся. Смотри в оба, Ксенечка, смотри в оба.

Ксеня не знала, на что смотреть.