Ее сейчас так сильно разморило, что она словно оказалась в невесомости – из груди внезапно ушел всепоглощающий, душераздирающий страх. Сердце начало биться с внушительными паузами, и жевать она стала гораздо медленнее. Она плыла или тонула, парила в невесомости или утопала в вечности – этого уже было не разобрать. Виолетта не заметила, что уже давно расслабила руки, и они повисли над ее головой вместе с волосами, которые как раз доставали до кончиков ее пальцев. Она стала похожа на тонкую свечу, что застыла в вечности. Только свет исходил не из нее, а был повсюду и будто бы обволакивал ее. Создавалось ощущение, что сама Вселенная приняла ее в свои объятия и решила нежно убаюкать.

В какой-то момент Виолетта поняла, что уже давно не слышит никаких звуков и даже собственных мыслей. Такой пронзительной тишины она прежде никогда не встречала. И лишь где-то в отдалении, на самом кончике ее слуха раздавался назойливый и непрекращающийся писк. Все было сейчас чудесно, великолепно и даже более того – прекрасно, но почему-то этот писк не давал ей покоя. И чем больше она на него отвлекалась и раздражалась, тем сильней он становился. В какой-то момент раздражение достигло такой силы, а писк стал таким громким, что он начал сдавливать ей уши. Это невозможно было терпеть, поэтому она решила заткнуть их. И стоило ей только плотно прикрыть уши ладошками, как боль резко прекратилась, и тут выяснилось, что это был не просто писк, а голос Вестника.

– Веня, это ты? – сонно спросила Виолетта.

– Ты меня слышишь? – раздался приглушенный голос Вестника.

– Слышу, – ответила Виолетта.

– Ну наконец-то. А я уже думал, что все, потерял тебя. Как ты себя чувствуешь?

– Очень хорошо, мне здесь так уютно.

– Ви, ты только не бойся, но я должен тебе кое-что сказать…

– Ну что ты, Веня, – с улыбкой ответила Виолетта, – я уже ничего не боюсь, ну вот совсем, ну вот ни капельки, ничего.

– Через яд, что на твоей руке, в тебя проникает омут отрешенности – он, как желудочный сок, растворяет тебя в себе.

– Нет, Веня, ну что ты. Ты ошибаешься. Никто меня ни в чем не растворяет. Вот видишь, я могу двигать рукой – она вновь стала послушной, просто мне не хочется. Ничего сейчас не хочется. Мне так хорошо, мне никогда еще не было так хорошо.

– Потому что пруд забвения – это источник абсолютного счастья. И знаешь, что здесь происходит? Счастье такой концентрации способно растворить не то что судьбы – это само собой, но самое крепкое, что есть во Вселенной, – дух человека. Особенно дух, пораженный ядом умиротворения. Тебе повезло, на твою руку попала лишь небольшая капля, именно поэтому в тебе еще теплится воля и ты способна сопротивляться. Ты слышишь меня, Ви? Ты слышишь меня?

– Венечка, успокойся. Зачем сопротивляться? Не пойму. Все же хорошо, ну что ты.

– Ви, милая моя девочка, тебе надо как можно скорее достичь дна, иначе тебя переварят заживо. Поэтому двигайся, двигайся. Я тебя прошу – двигайся!

– Такой забавный, – с нежностью ответила Виолетта. – То говоришь не двигаться, замереть, теперь говоришь делать все с точностью до наоборот. Ты такой непостоянный у меня.

– Ты размякаешь, размякаешь, размякаешь… – вновь и вновь твердил одно и то же Вестник, хотя это ему никак не помогало.

– Просто расслабься, Венечка. Давай останемся здесь навсегда. Я больше ничего не хочу, честно-честно.

– Ну поболтай хоть ножками, ты ведь тонешь, тебе срочно надо всплыть, – начал хитрить Вестник, придумывая, как заставить Виолетту шевелиться.

Однако Виолетта уже не обращала на него никакого внимания. Ей было сейчас и так чудесно, без каких-либо ненужных разговоров.