Вдруг – Надя даже не увидела, почувствовала: в дальнем углу в кроватке – Илюша. Спит. Фиолетовый шерстяной костюм. Светлые волосики. Ей преградила дорогу пожилая полная медсестра. Что она говорит?

– Ну, ну, мамочка, успокойтесь, не скачите. Экая вы прыткая. Детишек перепугаете. Спит ваш Илюша, не шумите. Присядьте пока. Чаю хотите?

– Какого еще чаю? Вы кто? По какому праву? – Надя задыхалась, но все же села, машинально сжав в пальцах протянутую большую кружку с дымящимся напитком. Рукам было горячо, но она не обратила на это внимания. – Каким образом? Зачем?

– Сколько вопросов, – покачала головой медсестра и переглянулась со своей напарницей – та была помоложе и постройнее, – зачем вам все знать? Вы ведь за сыном пришли? Так вот вам ответ – Илюшу мы вам не отдадим. Вот и весь сказ.

– Что-о? Надя вскочила, чай вылился на пол.

– Да вы не нервничайте, – успокоила молодая медсестра. – Вы же сами от него отказались, у нас все записано.

– Я? Отказалась? Что за чушь? Я его только на несколько минут оставила… с Маринкой… а вы… – Надя хватала ртом воздух, как будто только что пробежала стометровку.

Чайная лужа разлилась по светлому линолеуму. Толстуха строго проговорила:

– То, что дите под елкой оставила – плохо. Но большого греха нет – много вас мамаш-разгильдяек. Кто сам поумнеет, кого жизнь научит. Ты от сына раньше отказалась. Когда он еще не родился.

Бред. Ерунда. Это точно не про нее, не про Надю. Ее с кем-то спутали. Это ошибка.

– Какая же ошибка? – удивилась молодая. – Вот запись от 29-го апреля позапрошлого года. – Она полистала толстый журнал на столе. – Вот, нашла: «Две полоски. Черт, как не вовремя. Какой теперь поход, какие горы. На работе только-только все наладилось. Минимум год вычеркнуть.»

Надя открыла рот – больше от возмущения, чем от удивления. Нет, все не так! Но девушка читала дальше:

«Ну ладно, пусть будет. И Маринке веселее. Хорошо бы мальчик. Наследник.»

Рот сам собой закрылся. Дети продолжали возиться с игрушками. Пожилая тетка достала тряпку и, опустившись на корточки, со вздохом принялась вытирать пол. Илюша спал, и Наде казалось, что она слышит его сонное дыхание. Не поднимая головы от уборки, толстуха подала голос:

– Был и второй раз. Маша, зачитай.

Та, которую назвали Машей, послушно пошелестела страницами, нашла нужное место.

– Четвертое февраля прошлого года: «Хочется спать. И что тебе не лежится, только что тебя кормила. Опять описался. Лучше бы не рожала.»

Маша взглянула на застывшую Надю и, видимо, проникнувшись сочувствием, утешительно затарахтела:

– Вы не беспокойтесь. Деткам у нас хорошо. Мы всех берем, кто родителям не нужен. Здесь уход, здоровое питание, развивающие игры…

Неизвестно, сколько белиберды она могла бы еще наговорить, но Надя приняла решение и встала. В экстренной ситуации она всегда действовала стремительно, долго не раздумывая. Пожилая с тряпкой – толстая и здоровая – стояла у нее на пути. Что-нибудь тяжелое – например, вот этот подсвечник на тумбочке – подойдет. Сейчас толстухе по голове (лишь бы не прибить совсем), эту, как ее, Машу, просто толкнуть – она хилая, и к сыну. Схватить, завернуть в свою куртку и бегом отсюда. Все остальное потом. Лишь бы выбраться. После разберемся.

Надя схватила подсвечник, замахнулась. Увидела перед собой усмехающееся лицо. С силой обрушила удар и ощутила сильную боль в кисти.

Она ударила кулаком по каменной плите. Было больно. Перед ней – заколоченная фанерная дверь грота. За досками – темнота, затхлость и холод. В крошечное помещение много лет никто не заходил. Тянуло сыростью и гнилью.