– Грубит? Гордеев? – Власта Эрастовна в первый раз с начала разговора нарушила молчание. – Ну, знаете… Я во что угодно смогла бы поверить, но что Гордеев хамит или использует в речи нецензурную лексику… Не из той он семьи, чтобы…

От категоричности тона директрисы Изабелла Ивановна смешалась:

– Нецензурную?.. Нет-нет, я этого не говорила.

– Тогда что Вы имеете в виду?

Под напряженным взглядом Власты Эрастовны речь англичанки стала несколько сбивчивой:

– Он поправляет меня во время урока. По нескольку раз поправляет! Спорит со мной, а ведь я, все-таки, учитель, а не студентка какая-нибудь…

– Хм, а в чем он Вас поправляет?

Интерес директрисы направился совсем не в ту сторону, куда хотелось бы Изабелле Ивановне, и она поспешила форсировать ситуацию:

– Власта Эрастовна, я Вас умоляю, вызовите в школу родителей этого бездарного нарушителя дисциплины!

Картечь обвинений попала мимо. Брови начальницы сошлись на переносице.

– Изабелла Ивановна, я боюсь, что Вы – единственная, кто считает этого ученика бездарным. Эдуард Андреевич указывает на его творческий подход в изучении классических произведений, к которым мы с Вами, как филологи, должны проявлять уважение. Евгения Юрьевна, которая, как Вы знаете, обыкновенно скупа на похвалы, восхищается его аналитическим складом ума. А Тихон Капитонович, так и вообще, обещает личную протекцию, если Гордеев решит поступать в Университет. Мне не стоит продолжать или перечислить преподавателей по всем остальным предметам? – Англичанка не выдержала уничижительного тона и отвернулась, но Власта Эрастовна, по всей вероятности, решила ее «добить». – Не кажется ли Вам, уважаемая Изабелла Ивановна, что Вы идете против всего педагогического коллектива? Вполне возможно, что Вы ставите личные интересы выше общественных, и тогда…

В застойные времена, откуда были родом обе собеседницы, последнее обвинение можно было расценить, как угрозу, и Изабелла Ивановна по привычке вздрогнула.

– Я не… я совсем даже… – пролепетала она, слезы вновь хлынули у нее из глаз, и учительница достала приготовленный заранее кружевной платочек. – Просто я не представляю, как с ним работать? Вот сегодня, например, он стал утверждать, что я неправильно произношу слово «карьера». Я поставила ударение на первый слог, а он рассмеялся! Мне прямо в лицо рассмеялся! И нарочно весь урок ставил ударение по-своему!

Директриса возвела глаза к потолку. Преподавателю за пятьдесят, тридцать лет педагогического стажа! Должен же, в конце концов, сказываться опыт? Власта Эрастовна налила из стеклянного графина воды в стакан и предложила его коллеге.

– Знаете, Изабелла Ивановна, как я поступаю, когда у нас на уроках возникают подобные споры? – спросила она, стараясь, чтобы голос звучал миролюбиво, и дождавшись взгляда собеседницы, закончила. – Я обращаюсь к словарю!

В доказательство того, что ее слова – не просто фигура речи, на столе появился толстенный кирпич англо-русского словаря. Директриса без труда нашла там термин «career». Ударение в транскрипции оказалось на второй слог.

Противник был сломлен, и кабинет огласили новые рыдания. Неумолимая директриса сообразила, что «перегнула палку», и, отказавшись от дальнейшей борьбы, сменила гнев на милость:

– Изабелла Ивановна, дорогая! Мы все допускаем ошибки: иногда педагогические, иногда профессиональные, и надо иметь мужество их признавать.

Чтобы продемонстрировать поддержку подчиненной, которую только что отчитала, Власта Эрастовна даже вышла из-за стола и слегка погладила ее по вздрагивающему плечу.

– А с Гордеевым я обязательно побеседую. Конечно, он – наш будущий золотой медалист и надежда школы, но сдерживать свои эмоции ему еще предстоит научиться.