– Ничего не имею против расписания! – заверил всех «пришелец». – О вреде курения мы поговорим позже, а сейчас я расскажу вам о тех литературных произведениях, которые мы будем изучать в этом году. Дело в том, что я – ваш новый преподаватель, и зовут меня Эдуард Андреевич.

Не по-осеннему резвая муха пролетела над головами школьников, и ее полет был единственным звуком, нарушившим удивленную тишину 9 «В». Первым опомнился Лихаманов:

– Да-а, этот в декрет не уйдет! – подвел он итоги со свойственной ему прямотой.

– И с женскими нервишками, похоже, проблем не будет, – вполголоса добавил недовольный Золотов.

Молчаливым согласием Эдуард Андреевич подтвердил оба умозаключения и приступил к обзору литературы на учебный год.

«Окно» в расписании оказалось как нельзя более кстати. Отпустив своих девятиклассников после математики только двадцать минут назад, Евгения Юрьевна уже начала волноваться по поводу их дисциплины на следующем уроке: разбалованные каникулами, они способны вести себя как взбесившиеся гиппопотамы! У новой учительницы литературы, наверняка, предобморочное состояние.

Решившись на жест доброй воли по отношению к коллеге, и мысленно сравнив себя с дрессировщицей, Леднева отправилась укрощать гиппопотамов.

Отсутствие дикого концерта, который по прогнозам классной руководительницы должен был раздаваться из кабинета литературы, настораживало. «Нет, вы только подумайте! Эти оболтусы все-таки сбежали с урока! – пришло на ум единственное объяснение. – Ну, я им покажу, где зимовка у ракообразных!»

Смирившись с тем, что ей придется утешать нового педагога, Евгения Юрьевна рывком открыла дверь класса и замерла, едва переступив порог. 9 «В» в полном составе прилежно строчил что-то в тетрадях, а за учительским столом, закинув ногу на ногу, уверенно восседал… ее сосед?

– Здравствуйте, Евгения Юрьевна! – улыбнулся он, как будто ждал ее прихода с минуты на минуту.

Пытаясь отогнать наваждение, Леднева тряхнула головой:

– Эдик? То есть… Эдуард Андреевич? – быстро поправилась она, отметив боковым зрением, как вскинули головы двадцать пять человек. – Что ты… Вы здесь делаете?

– Веду урок литературы, – невозмутимо отозвался новый преподаватель. – Молодые люди по моей просьбе пытаются создать эссе на тему «Отцы и дети».3

Не найдя, что ответить, Евгения Юрьевна вышла, жестом пригласив Журавского следовать за собой. Дверь закрылась, и класс разом загудел:

– Вы видели, как он на нее смотрел?

– А как она его назвала, слышали?

– Они, наверное, знакомы. Интересно, кто он такой?

– Нет, кто он ей?

Любопытство и желание угодить подругам побороли в Гале Архиповой нерешительность. Она подкралась к двери и, приложив палец к губам с призывом к тишине, слегка ее приоткрыла. Из коридора раздался гневный голос Евгении Юрьевны:

– Эдик, но это же несерьезно! Что за дурацкие преследования? Это, что – розыгрыш?

– Почему, розыгрыш? – смешливо возразил ей Журавский. – Право на труд в СССР еще никто не отменял!

– Ну, вот и трудись на здоровье в своей редакции! – огрызнулась она. – При чем здесь моя школа?

– Я планирую написать повесть о подвигах советских педагогов, решил в полевых условиях собрать материал для книги, – заученным тоном отрапортовал Эдуард Андреевич.

Леднева фыркнула:

– Расскажи это нашей директрисе!

– Уже, – смиренно признался псевдоавтор. – И Власта Эрастовна, в отличие от тебя, мне поверила.

– Ты просто невыносим!

Отчаянье в голосе, секундная пауза и звук поспешно удаляющихся шагов. Галя едва успела отскочить от двери, как Эдуард Андреевич вернулся в класс. Первый раунд был выигран, и Журавский с довольным видом растер ладони.