– Саша, ты… Ты мне тоже очень нравишься, – тихо проговорила Лучинская. Слова прыгали в голове, как шустрые белки, но она никак не могла ухватить нужные. – И ты, и Олег – вы оба замечательные, но если ты имеешь в виду… – Она снова запнулась, потом, набрав в легкие побольше воздуха, выложила всю правду. – Я не влюблена в тебя, если ты хотел спросить меня об этом. Я вообще пока ни в кого не влюблена, я даже еще не думала на эту тему. Мне просто хорошо с вами, и… давай, оставим все, как есть?..

Протянув Александру раскрытую ладонь, Лиза умоляюще заглянула в его глаза и успела поймать разочарование. Задорин долго, будто изучая, смотрел на нее и после неравной борьбы с собой все-таки принял рукопожатие. Лиза отпустила его не сразу.

– Друзья ведь это тоже важно, правда? – произнесла она, пытаясь справиться с чувством вины.

– Очень, – буркнул Сашка, и Лиза еще раз сжала его пальцы, прося о понимании.

Несколько минут спустя мальчишки напряженно прислушивались к ее удаляющимся вверх по лестнице шагам. Наконец, тремя этажами выше хлопнула дверь квартиры Лучинских, и цоканье каблучков стихло. Олег с сочувствием взглянул на друга, не зная, как нарушить неловкое молчание.

– Кажется, я об этом еще пожалею! – сказал Сашка Задорин, уставившись в далекую точку неизвестного пространства.

1988 год

Карьера Эдуарда Журавского была, что называется, «на взлете», когда в его жизни возникла досадная бытовая неприятность: хозяйка съемной квартиры, в которой он жил последние полгода, отказала ему в аренде на следующий месяц.

– Девицы, которых Вы водите сюда по ночам, мешают спать своими стонами и придыханиями, – пеняла Журавскому хозяйка, возмущенно размахивая непотушенной сигаретой и роняя пепел на ковер.

– Но ведь не Вам же они мешают, – логично возразил Эдуард, пытаясь обратить на нее все свое неподражаемое обаяние. – Вы-то живете на другом конце города.

Хозяйка, дама не первой свежести, на обаяние не купилась.

– Уж можете мне поверить, когда в три часа ночи мне звонят по телефону Ваши соседи, я могу слышать это и на другом конце города.

Доказав квартиранту свои твердые намерения «избавиться от богемы, которая развелась на ее жилплощади», хозяйка удалилась, выделив постояльцу на переезд ровно неделю.

В свои тридцать два года Эдуард Андреевич Журавский был одним из самых модных и, как утверждали, талантливых журналистов города. Без него не обходилось ни одно мало-мальски значительное мероприятие, его статьи и очерки печатали в самых популярных изданиях, а в перспективе ему прочили место главного редактора Владивостокской «Комсомолки». В друзьях и знакомых, понятно, недостатка не было. Однако, после тридцать пятого телефонного звонка Журавский осознал, что справиться с проблемой не так уж просто: никто не мог предложить ему приемлемую жилплощадь в такие экстренные сроки.

Журавский вздохнул и набрал последний номер. Тетя Маша сняла трубку практически сразу и, выслушав просьбу племянника посоветовать, к кому еще можно обратиться, удивилась:

– Эдик, а зачем тебе вообще снимать квартиру? Живи у меня, ты же знаешь – я тебе всегда рада!

Квартира Марии Васильевны, родной сестры отца Журавского, могла воистину считаться просторной, к тому же тетя Маша отчаянно скучала в своих «хоромах». Муж Марии Васильевны, многоуважаемый и известный в научных кругах академик АН СССР, скончался еще в эпоху застоя, оставив супруге жилплощадь и не оставив детей. Именно поэтому одинокая тетя Маша испытывала к племяннику нежные материнские чувства и очень жалела, что брат с семьей живет не во Владивостоке.