Воспоминания они сильно могут помочь, поскольку с ними возникает ощущение, что моя жизнь не является просто плодом нездоровой, но расчётливой фантазии, что и со мной случались вполне реальные вещи, сформировавшие её нынешний образ. Пусть они не имеют особого значения и гордости за них испытывать не стоит, но они мои, я в них участвую, их существование зависит и подчинено моему, и, главное, не только моему, но и чьему-то ещё, я есть у кого-то и он есть у меня в памяти, мыслях, ощущениях, я сыграл определённую роль, выступил существенным образом, что-нибудь сказал, сделал, и это имело некоторое влияние, было проявлением моей личности. А сие означает, что я есть у себя самого. Тут и встаёт вопрос содержания, маленький такой вопросик, от которого, собственно, и зависит всё последующее, т.е. ценность жизни. Что можно сказать по данному поводу? Только то, что рано ещё об этом говорить, что не в состоянии я на него ответить, в памяти всплывают лишь разрозненные жизненные ситуации, но скрывающийся за ними смысл остаётся неизвестным. Давать чему-то оценку я не в силах, посему не могу точно определить, что стоит у меня за спиной, подчиняюсь ли ему или оно мне. Чувствуется двойственность, разрыв, метания и разброд, возникают разрозненные мысли в виде безразличных посторонних ощущений, на которые не обращаешь сначала никакого внимания, потом, быть может, заинтересовываешься и, наконец, предаёшься всей душой, ничего в итоге не полагая, ничего от них не ожидая, даже не подозревая, чем закончится твоё влечение, что за нити они тебе вручили и к чему те приведут, а в конце понимаешь, что сам всё выдумал, и, по сути, ничего не происходит. В одно и то же мгновение, вижу то какое-нибудь наличное, буквально осязательное бытие, то просто эфемерный след бесплотной фантазии, и сходятся эти противоположности там, где заканчивается другой человек, и я остаюсь наедине с собой, начинаю мучиться одиночеством и в конце концов декларирую иллюзию реальности, которая актуальна только для её создателя.

Но всё равно буквально нужно, жизненно необходимо думать, что подобные явления значимы даже там, где вокруг меня уже никого не осталось, что они не являются просиживанием штанов за бесполезным занятием, а дорогой к чему-то новому. Т.е. нет, не к нему, ошибся, к чёрту новое, не его ищу, я ищу лучшее, лучшее во мне самом, то, что когда-то проявилось, но так и осталось нереализованным, лишь бы хватило сил на поиски. Нет, опять не о том, совсем не о том, силы тут ни при чём, никакого расчёта здесь быть не может. Снова я хочу высказать какую-то очевидную вещь, но не могу. Она должна появиться абсолютно самостоятельно, деятельно и безотчётно, без напряжения и умысла, откровением, чем-то само собой разумеющимся и глубоким, что, наверно, тяжелее всего остального.

В этот день Фёдор наметил для себя кое-какие планы, поэтому, позавтракав остатками вчерашнего застолья, причём настолько непритязательно, что с нескольких кусков колбасы пришлось сигаретный пепел стряхивать, он, наконец, убрал грустный беспорядок, оставшийся с вечера, между прочим открыв все окна, чтобы выгнать прохладный накуренный воздух, изобразил во внешнем виде немного рассеянный порядок и вышел на улицу. Сегодня у него был выходной, и хотелось распорядиться им со смыслом, прежде всего, оплатить счета, сделать покупки на неделю и проч., однако даже такое скромное притязание встретило некоторое затруднение, поскольку он вдруг осознал, уже на тротуаре, стоя у пешеходного перехода, что не знает, где это делается. Ситуация, когда взрослый человек стоит посреди улицы и не понимает, куда ему направиться, со стороны выглядит несколько комичной. Но, разумеется, вскоре минутная проблема была преодолена, и в магазине Фёдор с удовольствием почувствовал, как правильно поступил, составив список необходимых покупок, поскольку среди рядов натянутого изобилия ощущал подростковую неловкость, хотелось похватать первое, что попалось под руку, и убежать, и несмотря на усиленную любезность продавщиц, всё время прятал глаза, досадуя на себя за это. С чего вдруг так вышло, не понятно, однако возле кассы у него возникло впечатление, что все вокруг заметили его жест и вели себя с ним особенно невежливо. В душе у Фёдора возникло непонятное мерзкое ощущение, мелочно мерзкое, будто ему нагадили в душу, и, выйдя на улицу, он пообещался никогда более не ходить в тот магазин (впоследствии, однако, обещания своего не сдержал). Примерно то же произошло в банке, когда он оплачивал счета, однако здесь с ним пообщались со спокойным безразличием, что его также крайне задело, и последовали ровно те же клятвы самому себе.