Это судно чем-то напомнило Илье чашки, которые поставила на стол дочь потерпевшей.

Он хотел уже пойти на кухню, но что-то не давало ему уйти. Это чувство он знал давно, оно было проверенным – его личное шестое чувство, которое всегда подсказывало ему, что нужно непременно искать улики в том месте, где родилась мысль, или была найдена хоть какая-то зацепка. Илья присел на корточки и увидел кончик полиэтиленового пакета, заваленного женскими журналами. Он потянул его, и неожиданно из пакета высыпались крохотные резиновые куклы размером с мизинец. Но они не были похожи на кукол, а скорее, на тех человечков, что на картинке, изображённых на буклете против абортов.

– Илья Анатольевич! – нетерпеливо крикнул Трошин.

– Иду, – пробурчал Илья, доставая из кармана визжащий телефон.

Звонил Герасин.

– Илья Анатольевич, я дозвонился до Семёна Павловича Головина! – сообщил он, – и договорился, что вы будете у него через сорок минут.

– Перезвоню, – вздохнул Илья.

Он отключил телефон, вошел на кухню, и встретил напряженный взгляд Трошина.

– Что это у Вас?

Трошин взял из рук Ильи маленького человечка, потом буклет, и нахмурил лоб.

Илья машинально, не глядя, положил в чашку четыре куска сахара и достал из блюдца маленькое круглое печенье. Он взял ложку, чтобы размешать чай, посмотрел в чашку, и к его горлу внезапно подступила тошнота. В белую чашку был налит красный чай каркадэ. Лепестки плавали на дне, напоминая фарш, или кровавое месиво, в которое превратились убитые абортами эмбрионы, чьи фотографии он только что видел на буклете.

– Илья Анатольевич! Вы думаете, это имеет отношение к нашему делу? – спросил Трошин.

– Пока не знаю, – честно ответил Илья, и, повернувшись к женщине, спросил:

– Откуда это у Вас?

– Впервые вижу. Наверное, мама с работы принесла, – пожала плечами она.

– Если Вы не против, мы заберём это и это, сказал Илья, и положил на стол буклет, а поверх него – муляж эмбриона.

Он откусил кусок печенья, но к чаю так и не притронулся.

– Ну кто тебя дёрнул договариваться на сегодня? – сердито пробурчал в трубку Илья, поворачивая ключ зажигания.

– Так ведь это совсем недалеко, Илья Анатольевич! – виновато ответил Герасин.

– Недалеко, но пробки! – проворчал Илья, не спуская руки с коробки передач.

– Туда можно дворами, а потом на набережную, – предложил Герасин.

Илья, вздохнув, резко повернул руль.

Через двадцать минут они уже были на месте. Семён Павлович Головин находился на дежурстве, но подойти не мог – недавно привезли больную с кровотечением.

– Начавшийся аборт, срочно ушёл делать выскабливание, – сказала медсестра.

– Выскабливание? – переспросил Трошин.

– Операцию, – сказала молоденькая медсестра, кокетливо глядя на Трошина.

– Начавшийся аборт? А его что, остановить нельзя? – спросил Трошин.

– Не знаю, – пожала плечами медсестра. Вроде, там отслойка плодного яйца.

– Понятно, – как-то недобро ответил Трошин, глядя куда-то в окно, поверх старых тополей, окружавших больничный двор.

– Присядьте, он скоро подойдёт.

– Как скоро? Это же операция. Надолго.

– Что Вы, это быстро. Минут десять, – ответила медсестра и, вынимая из кармана зазвонивший телефон, скрылась в ординаторской.

Илья с недоумением посмотрел на Трошина:

– Что это с тобой?

– В смысле? – удивился Трошин.

– С каких это пор ты гинекологией интересуешься?

– Так. Просто спросил, – ответил Трошин, глядя в пол сузившимися глазами.

Вскоре к ним подошёл невысокий плотный мужчина.

– Семён Павлович Головин, – представился он, протянув руку Илье, и, повернувшись к Трошину, спросил:

– Мы знакомы?

– Не думаю, широко улыбнулся Трошин.