А Эд… Эд был хоббит. То есть для человеческого взгляда он по умолчанию походил на толстого волосатого мальчика. Не слишком приятное зрелище для непривычного глаза. Зато у него было умное и какое-то светлое лицо, хотя, опять же, для человеческого взгляда на этом детском лице странно смотрелись густые темные бакенбарды.

Они стояли на площади кругом, лицами друг к другу и какое-то время молча разглядывали друг друга и местность. На площадь выходила ратуша – трехэтажное цилиндрическое здание  с узкими окнами-бойницами и тяжелой металлической дверью, сейчас заложенной на засов и запертой на огромный висячий замок. Под соломенной крышей находились массивные, без затей сделанные часы, которые только что закончили бить девять. Эхо последнего удара еще плыло в воздухе, с трудом пробираясь через мутное марево мелкого дождичка,  противно сыплющегося на головы и плечи персонажей и превращающего утоптанную землю под их ногами в липкую жижу.

Ворона неожиданно быстро сунулась в ведро, но сбила равновесие –ведро с громким лязгом полетело в колодец, волоча за собой тяжелую ржавую цепь и раскручивая скрипучий ворот, а ворона полетела куда-то в сторону, оглашая воздух возмущенным карканьем. Все вздрогнули и молча, не сговариваясь, вошли в один из трех выходивших на площадь трактиров с незатейливой вывеской: «Добро пожаловать, нычехоевцы и гости деревни!». Устроив в дверях небольшую давку и пройдя через всю залу, они, опять-таки вместе, сели за стол у камина и протянули руки к огню.

Вскоре к ним подошел, сияя блестящей лысиной и белоснежным фартуком, полный и жизнерадостный хозяин заведения – человек.

– Чего изволят господа и дамы? – вежливо поинтересовался он. От него так вкусно пахло едой, что персонажи невольно судорожно сглотнули, а руки дернулись к поясам. Далее последовала  весьма позабавившая хозяина сцена одновременного заглядывания в четыре кошелька, производящегося с синхронным выражением крайнего удивления на лицах – каждый из персонажей неожиданно обнаружил у себя на поясе кошель с приличной суммой.

Первой опомнилась Амелия – она звучно шлепнула на стол золотой и с некоторым вызовом в голосе произнесла:

– Еды и вина. Хорошего. Горячей. На все!

Почти сразу после этого с почти теми же словами на стол бухнулись еще три золотых. Хозяин про себя улыбнулся, сгреб со стола деньги и поспешил выполнять заказы.

Через некоторое, не такое уж и маленькое, время Доминга сидела, привалившись к Таэнну, который, обнимая ее за плечи, уже в седьмой раз за вечер спрашивал:

– Так как, ты говоришь, тебя зовут?

Доминга уже давно перестала отвечать на этот вопрос, так что она только захохотала в кружку, аж брызги полетели во все стороны.

Эд Ноппин спал на коленях у Амелии, которая, время от времени прикладываясь к стоящему перед ней большому кубку с красным вином, громко жаловалась хоббиту на жизнь, не замечая, что ее собеседник давно отвечает ей лишь богатырским храпом. Впрочем, слушать было действительно нечего – затуманенный непривычный к алкоголю разум еще не вполне понял одну достаточно важную вещь. А именно – что большая часть воспоминаний куда-то исчезла. Так что Амелия раз за разом повторяла какие-то невнятные жалобы.

Кроме персонажей в трактире выпивало еще несколько более или менее шумных компаний, так что особого внимания они к себе не привлекали.

Хозяин и две его дочери совсем забегались, разнося заказы. По трактиру плыл чад, запах пота, пролитого пива и крепкого табака. Изредка раздавались громовые взрывы хохота или нестройное хоровое пение.

Неожиданно Эд Ноппин проснулся и нетвердо пошел к одной из групп, как раз затянувшей «Плакучую иву» – подошел и стал подпевать. Его заметили, посадили на скамью и налили пива. Хор грянул громче: песню любили, и ее затягивали все новые и новые голоса.