То, что падающие звезды не имеют никакого отношения к делам мирским в целом и к грехам в частности, отец Игнат знал с первого года учебы в семинарии. Забавно, что книги еретиков читало прежде всего духовенство. Грязная и растрепанная «О бесконечности, Вселенной и мирах» Джордано Бруно в переводе отца Никона тайно ходила по рукам учеников и учителей семинарии не одно десятилетие. «Ничего. Нам можно и нужно, – думал тогда еще семинарист Николай Бобров, запершись с книгой в кабинете отца. – С истинного пути нас такой ерундой не сшибешь. А врага надо знать в лицо».

И действительно, вреда не было никакого. Обретенные знания в области астрономии ничуть не уменьшили его веры, а даже, напротив, поражая размахом и тонкостью устройства Вселенной, укрепляли ее.

Он шел на два шага впереди остальных. Большой серебряный крест в его руке, поднятой вверх, тускло блестел в лунном свете. От холодной дорожной пыли мерзли ноги. Игнат долго впотьмах искал второй башмак, прежде чем решил идти босым.

В окнах первого этажа в барском доме горел свет. Увидев процессию, на порог выскочила Екатерина Андреевна, держа за руки дочерей – заспанную пухлую Женечку и тщедушную Вареньку, больную чахоткой.

«А вот если заболеет ребенок после ночного крестного хода? А там, глядишь, и помрет. Чем тогда ты свою выходку оправдывать будешь?» – снова спросил себя Игнат. Но отступать было поздно. Остановиться и вернуть девочку домой немыслимо. В конце концов у нее есть мать. И опять же – на все воля Господня.

Последним в дверях появился толстый рыжий коротышка Илья Тимофеевич – отставной поручик и заядлый картежник, прокутивший двенадцать лет назад огромное состояние отца. Его, казалось бы, безнадежное финансовое положение спас удачный брак. Сорок тысяч ассигнациями и два имения в приданое. Полжизни в дураках, а вторую в примаках, как поговаривали на селе.

От хозяйского дома до церкви было две минуты ходьбы.

Игнат решил не заходить внутрь. В десяти шагах от дверей он остановился и опустился на колени. Позади зашелестели одежды. Первые две строчки «Отче наш» прозвучали неуверенно и тихо. Странно, что, обращаясь к Богу по самым разным поводам, каждый раз он повторяет одни и те же слова.

Вместо того, чтобы забыть о мирском и устремить взгляд в вечность, как это часто случалось и прежде, в голове завертелись несвоевременные мысли. Все, что он говорит сейчас, обращено не к Богу, а к людям за спиной. Будет ли оправданным лицемерие во имя веры? И только ли интересы Бога собирается он отстаивать сегодня ночью? А что если Бог против? Если укрепление веры таким образом противно ему и не нужно? Кто может сказать наверняка?

– Да светится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли… Аминь.

Ветер наивных вопросов стихал. Сомнения стремительно теряли значение, пока наконец не по казались совершенно бессмысленными и ничтожными.

Молитва набирала силу. С каждым произнесенным словом его голос креп, становился громче, пока не заглушил все остальные звуки. Слов невозможно было разобрать, что создавало атмосферу непостижимого умом таинства. Он повторял молитву снова и снова, пока сам не оказался в ее власти. Он говорил с Богом. Взывал о помиловании несчастных грешников, стоявших за его спиной, все чаще напоминая Ему о Его милости.

Игнат не заметил, когда закончился огненный дождь, и пришел в себя только под утро, когда теплое летнее солнце выглянуло из-за горизонта. По-над землей стелился густой туман.

Он замолк и попытался встать на ноги, которые затекли и дрожали, как у дряхлого старика. Каждый вдох сопровождался скребущей болью в горле. Он хотел переложить крест в левую руку, но не сразу смог раскрыть сведенный судорогой кулак.