– Причину наезда определит полиция, она же должна заняться поисками злоумышленника. Нет веры, что преступника отыщут – за ним, без сомнения, стоит Московская тайная политическая полиция, в прошлом именуемая ЧК, которая давно желает убрать мужа. Петь буду, в этом убедитесь, если придете на концерт.

– То, что объектом покушения был господин Скоблин, понятно, но при чем вы?

– Для врагов я не представляю ни угрозы, ни интереса, хотели убить Скоблина, я была рядом с супругом.

– Зачем Москве понадобилось устранять генерала?

– По той же причине, по какой расправились с господином Кутеповым.

Плевицкая отвечала короткими фразами и была довольна собой.

«Пока все идет без сбоя. Кажется, убедила, что Коля крайне опасен большевикам. Пресса, а за ней читатели должны поверить в мученическую роль Скоблина, пострадавшего за белое дело, тогда его обвинение полностью рассыплется. Верно поступила, что вышла без косметики, выгляжу измученной; не терплю к себе жалости, но сейчас она необходима. Позировать для снимков не стану, скажу, что не в форме, плохо выгляжу…»

Плевицкая играла роль бедной, оказавшейся на грани жизни и смерти жертвы политической интриги, точно отрепетировала, выверила каждую фразу, даже интонацию, мимику.

«Завтра вся Франция, а за ней Европа, Америка узнают, сколь кровожадны враги русских эмигрантов, посмевшие поднять руку на безгрешную певицу и ее мужа. Начнут соболезновать, поносить злодеев, и в штабе уже не будут судачить о связях Коли с Москвой, его роли вербовщика».

Плевицкая поблагодарила за внимание, сослалась на усталость. В палате проанализировала свое поведение, осталась им довольна: интервью станет бесплатной рекламой и оправданием мужа.

На другой день засобиралась покинуть клинику. Не на коляске, а самостоятельно. Зашла в палату мужа, чтобы проститься, пожелать скорейшего выздоровления, но Николая Владимировича не нашла – кровать была пуста.

– Больной ушел с посетителем в парк, – объяснила сиделка.

Плевицкая была в недоумении.

«Что за посетитель? Уж не из полиции ли, чтобы получить показания? Зачем уходить в парк, когда для беседы есть палата? В парке стужий ветер… Вернется – отчитаю!..»

Если бы Надежда Васильевна знала, кто пришел проведать Скоблина, не стала бы сердиться.

– Свалились как снег на голову, – улыбнулся Скоблин, пожимая руку Ковальскому.

– Узнал из газет о случившемся и изменил день встречи, – объяснил курьер Центра.

Он не рассказал, что на этот раз до Парижа добирался с приключениями – на немецкой границе задержали на непродолжительное время, поезд в Париж опоздал на шесть часов. Не признался и что очень устал, не спал более суток.

В далекое путешествие Петр Григорьевич отправился под видом беженца, дескать, напугали репрессии среди разных слоев общества в

СССР, захотел соединиться с ранее потерявшими родину соотечественниками. Биография вновь осталась реальной – учеба в Одесском военном училище до Первой мировой войны, получение чина прапорщика, ранения на фронте в Галиции, награды, участие в обороне Киева, поездка на Дон к Каледину, служба интендантом на станции Царицын, отступление с белыми частями. Дальше шла легенда.

– Могли дождаться моей выписки из клиники, – заметил генерал.

– Нет времени, – признался Ковальский. – Ждут в Берлине и Риге.

– Крайне неосторожно явиться в открытую – вас могли запомнить врачи, сиделки, посетители. Но перейдем к делу, я весь внимание.

– Центр теряется в догадках о случившемся. Газеты твердят о руке Москвы.

– Что и требовалось доказать.

– Хотите сказать…

– Именно. Наезд на авто осуществили согласно плану. Главным разработчиком стала супруга. Это не грузовик столкнулся с моим «си-троеном», а ваш покорный слуга наехал на машину. Выбрал малолюдную улицу, но с прохожими – нужны были свидетели.