Где Родина? По мне – корыто,

Где пойло вкусное,

Где щедро, через край

Для поросят моих

И для меня налито.

Вот Родина моя!

Вот светлый край!

Неизвестный автор. 1936

С некоторых пор Миллер перестал, как бывало прежде, звать к себе Скоблина, советоваться или звонить вечерами, уточнять что-либо. Мало того, у Евгения Карловича заметно изменился характер – излишне долго размышлял над принятием любых решений, неделями не подписывал приказы. Когда Скоблин тактично напомнил, что несвоевременное выделение средств для учебы диверсантов тормозит работу, оттягивает на неопределенное время заброс группы в Совдепию, Миллер ответил: – Не торопите, надо это обдумать, как и многое другое.

Если раньше генерал частенько просил Скоблина доложить о проделанной работе, то теперь словно забыл о существовании одного из ближайших помощников.

Миллер стал необщительным, больше слушал подчиненных, нежели говорил. И прежде, до занятия важного поста, был малоинициативен, в решениях придерживался осторожности – не зная броду, не лез в воду, тем более в огонь. Теперь напустил на себя строгость, не прощал любую, даже незначительную провинность, к нерадивым применял санкции вплоть до понижения в звании, должности, отчисления из РОВС. Когда Скоблин пожаловался супруге на поведение начальника, Надежда Васильевна успокоила:

– Не вижу причин для волнения. Просто-напросто твой начальник почувствовал вкус власти, ему стало уютно в новом кресле, ведет себя, как некоронованный царек. Радуйся, что не мучает приказами. Хорошо, что не прощает всякие провинности, иначе подчиненные разболтаются, выйдут из повиновения. Мало действует сам? Понял, что не имеет права на ошибки – с него берут пример. Плохо лишь, что рвет старые связи, забыл о прежней с тобой дружбе. Того же поведения придерживается и супруга, видимо, делает это по указанию муженька: точно набрала в рот воды, ничего не ответила на приглашение посетить нас за городом. Не напоминай, иначе будешь выглядеть навязчивым. Подождем, пусть попривыкнет к новому положению, подобреет.

– От него не дождаться даже улыбки.

– Считает, что нельзя быть запанибрата с подчиненными.

– Всякие доброхоты могли нашептать про меня какие-нибудь гадости.

– Не порть напрасно нервы.

– Его словно подменили, – продолжал горячиться Скоблин. – Считали пешкой, случайно пролезшей в дамки, а оказался если не королем, то по крайней мере ферзем.

– В тихом омуте черти водятся.

– Омутом считаешь РОВС? – Скоблин впервые за разговор с женой улыбнулся. – А его чертом? Мы поспешили с сообщением Центру, сделали неверные выводы о Миллере: он вовсе не мямля, обладает, как оказалось, жестким характером, неподкупен, бдителен – без охраны ни шагу.

– Неужели надеялись провести на мякине? Он много пережил, всякое перевидел, не трус, просто осторожен.

Скоблин слушал с вниманием, не в первый раз восторгаясь редким для женщины аналитическим умом, способностью видеть людей точно насквозь, проникать в их сущность.

– Не торопи события, – продолжала Плевицкая. – Побудь некоторое время в тени. Пусть почувствует себя неуютно без твоих советов, участия в делах и сам призовет, приблизит к своей персоне. Вам надо сблизиться, хорошо бы домами, чтобы Миллер забыл об осторожности, даже стал беспечным. Постараюсь сдружиться с мадам Миллер, чтобы через генеральшу подействовать на генерала…

– Центр торопит с завязыванием с Миллером дружбы.

– Попроси товарищей не подстегивать. Сообщи о создавшемся в РОВС положении, новой расстановке кадров, изменениях в структуре.

– Москва считает Миллера крайне опасным из-за непредсказуемого характера, чрезмерной бдительности. Сблизиться, чтобы иметь допуск к святая святых РОВС будет не легко: Миллер не Кутепов.