Оказавшись за стенами тюрьмы, Надежда и Юрий бросились к своей бригаде, которая без солистки и администратора была в панике. В тот же день покатили в Киев, но произошла смена власти – город взяли белые, артисты застряли в Феодосии – там также со дня на день ожидали прихода петлюровцев.

«Какие еще ждут неприятности? – думала Плевицкая, провожая Юрия на рынок.

Напасти не замедлили грянуть: муж пропал – точно сгинул. Администратора искали целые сутки все актеры, Феодосию обошли, кажется, вдоль и поперек.

– Уехать не мог – дорога перекрыта бандами, не могли и убить, иначе бы нашли труп, – успокаивали Надежду, не пугали, что Юрий мог предаться любовным утехам, забыть обо всем на свете, в том числе о жене.

Надежда продолжила поиски. Зашла в милицию, обошла больницы и, когда собралась попасть к начальнику укрепрайона, потеряла сознание…

Очнулась в лазарете. От охвативших тело жара и слабости не могла пошевелиться. Во рту было сухо, в ушах стоял гул, перешедший в звон, к горлу подступала тошнота.

– Где Юра? – еле слышно произнесла Надежда, но имя мужа ничего не сказало врачам и сиделке. Впрочем, если бы и получила отчет, не услышала его, так как снова впала в забытье. Сознание вернулось спустя сутки. Певица обвела ничего не понимающим взглядом палату. Доктор перехватил взгляд, объяснил, что красные отступили, в Феодосию вошла армия барона Врангеля.

– Забрали всех недолечившихся красноармейцев и совработников. Хотели увезти и вас как сотрудницу комиссариата искусств, но боялись заразиться – напугало, что у вас возвратный тиф… Плевицкая слушала и думала, как долго придется пробыть в больнице, где товарищи по бригаде, отыскался ли Юрий?

«Раз никто не пришел проведать, значит, эвакуировались с большевиками, хорошо, если успел и муж… Надо победить хворь…»

«Испанка» не позволила покинуть лазарет – головокружение, тошнота не проходили. Бессонными ночами Плевицкая убеждала себя, что в подкосившей болезни виновата не подхваченная эпидемия, а разлука с мужем – объявись сейчас в палате Юра, и недомогание как рукой снимет.

– К вам пришли, – доложила сиделка.

Плевицкая чуть приподнялась с подушки.

– Юра, муж?!

– Этого не ведаю, но чин весьма важный.

Важный чин оказался седовласым командиром дивизии. В безукоризненно сшитом мундире с зелеными фронтовыми погонами, такими же пуговицами, с порога рассыпался в комплиментах. Вспомнил, как до междоусобной войны побывал с семьей на одном из концертов Плевицкой:

– Имели ошеломляющий успех. Вас забросали цветами, среди них был и мой букет. Супруга даже всплакнула, услышав романс о женской тяжелой доле… Не мог не проведать, узнав, что приболели. Желаю выразить восхищение талантом, пожелать скорейшего выздоровления, вновь радовать освободителей многострадальной Отчизны от красной чумы. А пока предлагаю перебраться в отдельную меблированную квартиру, понятно, с сиделкой, чтобы быстрее встать на ноги.

Движением руки Надежда остановила полковника.

– Премного благодарю, но долечусь здесь – обслуживают милейшие люди…

Полковник откланялся. Спустя час в лазарет принесли коробку с конфетами, яйцами, пару плиток уже забытого певицей шоколада и букет астр.

– Чем тратиться на цветочки, лучше прислали бы мыло и сахар, – пробурчала сиделка.

Конфеты Плевицкая раздала больным в других палатах, цветы поставила в банку на тумбочке у изголовья.

Наконец настал день, когда позволили выйти на свежий воздух. От слабости пошатывало. Надежда медленно шла по аллее, под ногами лег ковер из опавших листьев. День стоял по-осеннему тихий. Когда в горах прогрохотало, Надежда решила, что подступает гроза, но шум не утихал, приближался.