– Люди есть везде, – ответил прадедушка, – но очень важно что вот тут у человека, – постучал он пальцем по лбу.

– Нам там не сладко. Ещё нет того, что произошло в Польше, или в Австрии, мы не носим жёлтых звёзд на одежде, но нам уже нельзя появляться там, где ходят арийцы. Пока что нам разрешают покидать страну, но не многие этим воспользовались. В основном едут в Америку, ну, а я вернулся сюда. Благо что мне довелось узнать, что вы тут. Иначе ехал бы в Харьков.

Жёлтые звёзды, арийцы, кому-то нельзя куда-то ходить, где ходят другие… Каким странным мне всё это показалось… И при чём тут немцы?

– Они заставили венгров принять еврейские законы, – продолжал прадедушка, – нас не берут на работу, нам нельзя торговать, нам нельзя учиться… Вот так вот… А недавно прошёл слух, что всех будут передавать немцам, а потом куда-то вывозить, на какие-то поселения, где, мол, мы сможем заниматься чем хотим. Ну, кто мог, те решили уехать сами… Многие бежали из Польши и люди знают о гетто.

– Что такое гетто? – спросил я.

Прадедушка погладил меня по голове.

– Гетто это место, куда немцы сгоняют евреев.

– Зачем?

В ответ была тишина, но эта тишина стала более понятным ответом, чем слова которые я мог бы услышать. Я понял, что это тюрьма. Но не понимал, в чём же я так провинился, что меня, маму, папу, всех моих родственников должны бы были посадить в эту тюрьму.

Я ненавидел капиталистов, но оказалось, что ненавидеть я должен был совсем других…

…21 июня 1941 года…

Я сдержал своё обещание и целый день провёл с прадедушкой. Мы никуда не ходили, да и не захотел. Прадедушка знал столько интересного, стольких людей, о которых я и не слышал, и возможно никогда бы не услышал, если бы не он не вернулся из Венгрии, где жил, как оказалось, ещё с Гражданской войны.

– А почему ты туда поехал? – спросил я его.

– Стреляли, – ответил мне прадедушка.

– А ты стрелял?

– И я стрелял, – кивнул он, – а что было делать? Мне нужно было защищать твою прабабушку, дедушек с бабушками, папу и его братьев с сёстрами… Мы тогда жили не в Харькове, а под Черкассами. В Харьков уехала твоя прабабушка уже после войны. А я был на войне. В Венгрии было восстание рабочих против австрийцев и нас позвали на помощь. Я там и остался.

– Почему? – не понял я.

– Меня ранило, потом попал в плен, а потом меня к себе определили добрые люди из штетла. Так и остался я в Венгрии. Хотел было уехать, но община не отпустила, все пришли просить, чтобы не уезжал… – улыбнулся он.

Я нахмурился.

– Мы могли бы познакомиться ещё тогда.

– Ну что ты, Миша, – ответил прадедушка, – всё что есть, всё что случается, это для чего-то случается. Может быть, чтобы людям дано было что-то понять, или в чём-то раскаяться, или, – подумал он, – чтобы наградить.

– Наградить?

– Ну да, наградить, ведь для меня награда приехать, и увидеть такого чудесного правнука.

Я улыбнулся и подумал: «А ведь и правда? Если это награда, то не только для прадедушки, ведь и для меня, и для всех нас. Это хорошо». И я стал искать чудо прямо сейчас. Посмотрел на небо и увидел, как чёрные, почти грозовые облака бегут на запад, быстро, и мне даже стало страшно.

– Смотрите! – показал я их прадедушке.

Он покачал головой.

– А вот и Днепр Рейну поклонился…

Прадедушка погладил меня по голове и опустил глаза…

…22 июня 1941 года…

Я проснулся не потому что выспался. Я не выспался, а от шума улице. Беготня, крики, все куда-то бежали. Я посмотрел на часы, потом на маму и прадедушку и понял, что произошло нечто особенное.

– Что случилось? – спросил я и увидел, что папы нет.

Ну, собственно, он мог быть на службе, но по маминому взгляду, мне стало ясно, что это самое особенное не очень хорошее…