Мелисса запнулась на полуслове и замолчала, опустив голову. Она взяла свой бокал и сделала несколько больших глотков. Когда она подняла голову, веснушки на ее лице приняли обычный, золотистый цвет.

– Иногда, – продолжила она, глядя на Эллин своими детскими глазами, – владыка может попробовать то, что принадлежит ему, если пожелает. Независимо от того, воробей ты или сова.

Эллин поежилась. На ее теле поднялись волоски от ужаса.

– И как часто он этого желает? – расширив глаза, прошептала Эллин.

– Часто.

Мелисса опустила голову, а у Эллин на языке вертелся один вопрос. Но глядя на полудетское лицо Мелиссы, ее порозовевшие щечки, Эллин решила промолчать. Какая разница, «пробовал» владыка Мелиссу или нет, – Эллин может выяснить это у других девушек.

«Но у кого? Со мной же никто больше не разговаривает», – пронеслось у нее в голове, и она вдруг вспомнила про Ардела.

– Пташкам нельзя прикасаться к другим мужчинам, – резко произнесла Мелисса, прервав хаотичные размышления Эллин.

Девушка вздрогнула и подняла глаза. Мелисса пристально смотрела на нее большими печальными глазами.

– Мужчинам не запрещено подходить к нам, – продолжила Мелисса, – им можно смотреть на нас, слушать нас, разговаривать с нами – все, что они пожелают. Но если они позволят себе лишнего: прикосновение, объятие, поцелуй, рукопожатие – это только наша вина. За это ждет жестокое наказание. Очень жестокое. Тому же, кто прикоснулся к пташке, ничего не будет.

– Но если это было против воли девушки?

Мелисса глубоко вздохнула и вытянула вперед тонкие ноги. Замерла на несколько секунд, глядя перед собой.

– Это неважно, – еле слышно произнесла она, – виновата только пташка. Значит, она неверно себя вела или ходила по неверным дорогам, или носила неверные наряды…Это неважно. Поэтому запомни правило: пташки не должны позволять мужчинам прикасаться к ним. Если мужчина прикоснулся к пташке – это ее вина. Только владыка может трогать то, что принадлежит ему.

– Но это же ужасно! – не выдержала Эллин и подскочила с дивана, – здесь нет никакой справедливости! Как можно жить по чьим-то придуманным правилам? Это же ненормально!

Мелисса схватила ее за руку и больно дернула к себе, вернув Эллин на место.

– Тихо! – произнесла она, с тревогой глядя по сторонам, – конечно, здесь нет справедливости. А ты часто встречала ее за пределами этого замка? Жить можно по любым правилам. Главная задача здесь – выжить, понимаешь? Не исчезнуть, не сгинуть. Хочешь смерти – пожалуйста. Поцелуй любого мужчину, называй себя рабыней, не выполняй свои обязанности – и тебя больше не будет. Никогда!

Губы Мелиссы побледнели и задрожали, она замолчала. Внезапно Эллин осенило. Она поняла, почему Мелисса реагирует так эмоционально. Это же так очевидно.

– Кто-то из близких тебе людей уже исчез здесь? – тихо произнесла Эллин, положив руку на плечо Мелиссы, – какая-то подруга?

Мелисса подняла раскрасневшиеся глаза.

– Да, – ответила девушка, – и она тоже была соловьем. Как и ты. В нашем саду с соловьями беда…

От этой интонации Эллин стало не по себе, и она невольно поежилась. Ей ужасно хотелось расспросить Мелиссу об ее подруге, узнать все подробности, но она сдержалась, хоть и с трудом. Сама пережив потерю, она понимала, что это тема болезненная, и Мелисса расскажет сама, если захочет.

Мелисса рассказывать не захотела. Осушив бокал вина, она повернулась к Эллин. На ее лице играла легкая улыбка, но щеки по-прежнему были бледны.

– Следующее правило: пташки должны быть покорны, слушать и подчиняться наставнице. Пташки не прекословят, не задают вопросов. Они покорно делают то, что им говорит наставница. – Бодрым голосом выпалила Мелисса, – пташкам запрещено выходить за пределы замка без позволения. Запрещено ходить грязными, голодными, больными, неухоженными. Если пташка чувствует недомогание, то сообщает это наставнице и идет к лекарю. В особых случаях лекарю можно прикасаться к нам.