– Какая мудрость? – в голосе Каина послышалось раздражение. – Мудрость – плод страданий и сомнений, а это – просто опыт каждого дня из прожитых тысяч. Все давно уже пошло по кругу, и самой большой наградой станет для меня, когда круг этот разомкнется навеки. Только ни ты, ни кто другой не сможет для меня это сделать… Только Он – тот, кто дал, может забрать; только тот, кто замкнул, может и разомкнуть. Помни и ты об этом, царь Соломон, во все дни жизни своей помни…
– Клянусь тебе, кто бы ты ни был – человек или демон, клянусь, что слова твои высечены отныне в сердце моем! – с жаром выкрикнул Соломон. Он хотел еще что-то добавить, но понял, что в комнате уже один – нет ни дыма, ни голоса.
Соломон воздел руки к потолку и прокричал, пытаясь догнать исчезающий Голос:
– Я еще услышу тебя? Дано мне будет еще счастье говорить с тобой?
Слова ударились о стену, искривились болью в потолке и вернулись неуловимым, как лунный свет, шепотом:
– Не зови меня больше и не проси. Я сам приду, когда настанет время. Каждые пять веков люди будут находить то, что напомнит им о третьем царе Израиля… каждые пять веков…
– Но ты мне нужен! Я не смогу теперь обойтись без тебя, – попытался удержать эхо Соломон.
– Можешь! Человеку не дано знать, сколь много он может! Когда будет очень трудно, когда боль и скорбь захлестнет твое сердце, приди сюда еще раз. Ты найдешь то, что поможет тебе справиться. Только один раз…
Глава 2
Всему свое время, и время всякой вещи под небом:
время рождаться и время умирать;
время насаждать и время вырывать посаженное;
время убивать и время врачевать;
время разрушать и время строить;
время плакать и время смеяться;
время сетовать и время плясать;
время разбрасывать камни и время собирать камни;
время обнимать и время уклоняться от объятии;
время искать и время терять;
время сберегать и время бросать;
время раздирать и время сшивать;
время молчать и время говорить;
время любить и время ненавидеть;
время войне и время миру
Экклезиаст. Гл. 3
Старший кентурион десятого легиона Восточной армии Титу с Гонорий Плавт пребывал в дурном настроении. Последнее время ему чертовски не везло. Он пытался философски относиться к своему сегодняшнему положению, но эти попытки мгновенно разбивались, как тараном, воспоминаниями о совсем недавнем прекрасном и безоблачном прошлом. Если бы всего год назад кто-то сказал, что 25-летний красавец, старший кентурион Первой когорты Первого легиона армии Помпея, обладатель трех золотых цепей за египетскую кампанию и бесчисленных серебряных браслетов окажется здесь, в Иерусалиме, да еще и куратором самого грязного и неспокойного Восточного района, он бы плюнул ему в лживые таза!
Да, судьба человека переменчива и капризна, и на ней, как на ненавистных иудейских плащах, черные полосы чередуются с белыми. Только в моей судьбе черные полосы почему-то ложатся широко и часто… – думал Плавт, лениво наблюдая за облаком пыли, поднятым сирийской кавалерийской алой.
– Могу я обратиться? – вывел кентуриона из задумчивости голос.
Плавт нахмурился. Перед ним, заискивающе теребя нервными пальцами плащ, стоял опцион когорты Гракх.
– Ну, что стряслось? – Плавт угрюмо посмотрел на легионера.
Гракх вытянулся в струнку.
– У нас кое-что случилось, произошли небольшие волнения…
Плавт схватил опциона за грудки.
– Что ты мямлишь, как римская шлюха, выклянчивая лишний сестерций! Говори внятно: что случилось?
– Наши ребята немного почистили дом хлеботорговца на улице Царицы Савской. Ну, он поднял крик… сбежались люди, началась потасовка…
– Хороши воины великого Рима! – окончательно разозлился Плавт. – Забыли о приказе командующего: в стычки с местным населением не вступать?