Из двух дверных проемов, ведущих в спальни, накатила на Заху волна возбуждения. Гостиничные номера всегда действовали на него так. Мурашки побежали по спине, внизу живота стало горячо, как после стакана коньяка. Он любил это чувство.

– Дорогая, я дома! – крикнул Заха, зашел в туалет и долго справлял нужду, пока Юра перебирал каналы телевизора. Глухо, как в пещере, зазвучала торжественная трубная музыка, щелк – забубнил мужской голос на непонятном смешном языке, щелк – полился диалог из тупого комедийного сериала, щелк – все заполнил острый ритм и тихий сексуальный женский вокал на английском.

– Оставь! – крикнул Заха, вышел в зал и, пританцовывая под музыку, вытащил банку пива из мини-бара. Открыл и отпил одним большим глотком половину.

– Ну, что там с телками?

– Уже набираю.

В люксе 100 пахло ремонтом и приторно-сладким освежителем воздуха. Это был номер с претензией. Огромный и роскошный, он задумывался, чтобы поражать воображение и оправдывать высокую стоимость.

Никто в целом мире не знал, что Лера здесь. Будто она исчезла с лица земли, инсценировала собственную смерть, сделала пластическую операцию и готовилась начать новую, ничем еще не испорченную жизнь. Она отключила мобильник, бросила на дно сумочки. Не включая свет, вошла в главную спальню, и усталость всего мира навалилась на ее плечи. Лера плотно закрыла шторы и зажгла ночник. Потянулась руками к потолку, потом скинула плащ и ботинки. Застелила кровать плотным розовым покрывалом с вышитыми птицами и легла, раскинув руки. Вот он, долгожданный покой!

Единственное, что еще напрягало, – дурацкий торшер. Колол сверху неприятным белым светом. Лера вздохнула (очень уж не хотелось вставать), перекатилась к краю и опустила ноги на пол. Щелкнула тумблером торшера, потом все же нашла в себе силы встать и приоткрыла шторы. Снова легла. Поначалу она видела лишь отсвет уличных фонарей на потолке, потом появилась картина на стене, силуэтом, темным прямоугольником. На ней начали проявляться детали, и Лера увидела пастушка с дудочкой, сидящего на камне, барышню в чепчике, танцующую среди овечьего стада. Картина такая же ужасная, как и человек, ее купивший. Их шеф.

Жалко, что она не захватила из мини-бара чего-нибудь перекусить. Там орешки и сникерс. От одной мысли о них рот наполнился слюной. Лера даже будто почувствовала запах жареного арахиса. Но вставать не было ни сил, ни желания. Она раскинула руки и ноги, приняв форму морской звезды.

За окном кто-то прошел, хрустя гравием, далеко, где-то на задворках вселенной, завыла, удаляясь, сирена. Через несколько секунд, протикавших пульсом в кончиках ее пальцев, перед глазами Леры поплыли снежинки и звездочки, следом в бешеном мельтешении чудных предметов появилась темная фигура в их старом кресле, руки на подлокотниках. Мама! В своей любимой белой водолазке и каких-то полосатых брюках.

– Ты чего не спишь? – спросила Лера.

– Голова раскалывается, – ответила мама. – Посидишь со мной?

– Тебе нужно показаться врачу, – с казала Лера. Мама закрыла ей рот ладонью. Запахло земляничным мылом.

– Тише, заяц. Давай просто помолчим.

По маминому лицу пробежала тень, на секунду оно стало мутным и полупрозрачным. Мама переменилась. Словно сошла с той фотографии с черной лентой, которая стояла на комоде. Теперь на ней был коричневый жакет и длинная узкая юбка. В глазах светилась затаенная энергия. Красивое лицо, прямой, добрый взгляд, Лера уже и не помнила ее такой. Как же гадко, что мама навсегда останется в ее памяти сломанным человеком, немощным и капризным инвалидом, мечтающим, чтобы все поскорей кончилось!