Это правда. Густые тяжёлые гривы и семитские чуть навыкате чёрные глазищи с узнаваемым разрезом, который никогда не позволит притвориться ни цыганкой, ни турчанкой – фирменный знак всех женщин нашей семьи: и мамин, и мой, и Полинин, и её дочери Галки. И Сашенька моя такая же.

Так и жили две внешне похожие друг на друга сестрички с крохотной разницей в возрасте, всю жизнь пристально следя одна за другой и не прощая ни малейшей радости в жизни сестры и не умея скрыть своё счастье, когда у другой случалась беда.

Когда тётя Полина засобиралась в эмиграцию, первая мамина реакция была: «Вот пройдоха! И тут подсуетилась!» По-моему, явная зависть. Но сделать то же самое мама не решалась: папа к тому времени уже умер, отчим был ненадёжный товарищ, сама мама со своей специальностью корректора явно ни на что не рассчитывала нигде, кроме Москвы. А у тёти Полины был весьма перспективный во всех смыслах муж – доктор наук, врач– стоматолог. С таким «грузом» нигде не пропадёшь, всегда будешь обеспечен и работой, и деньгами, и удачной абсорбцией.

Моей маме было жизненно необходимо найти причину, почему уезжать в Израиль – плохо и бездарно. Помню, не один день она потратила на то, чтобы добыть много убедительных фактов, как на самом деле не повезло её сестре Лине. Она обзвонила всех своих близких и дальних знакомых, кто имел хоть какое-то отношение к Израилю, у кого там жили родственники, кто по работе мог хоть что-то знать. И примерно через неделю вердикт был готов.

– Маленькая провинциальная страна, – смеялась мама, радостно сверкая красивыми зубами и аж зарумянясь от довольства. – Там нет ничего – ни европейской культуры, ни американского богатства. Только пустыня, жарища и войны бесконечные. Да уж, стоило рваться в такую эмиграцию! – и звонкий хохот.

Мне было десять лет, но я всё это хорошо помню, потому что страшные слова «эмиграция» и «Израиль» тогда были реально пугающими, опасными, таинственными и… недружелюбными, что ли? Тётя Лина представлялась мне космонавтом, который должен выйти в открытый космос – по опасности и таинственности «Израиль» и «эмиграция» пребывали в моём сознании примерно в той же категории, как и далёкий открытый космос, полёт на Марс или к Альфа-Центавре.

Я тоже не переживала из-за отъезда тёти Полины и своей двоюродной сестры Галки. Мы все не были близки, семья была дружной лишь формально, напоказ, по большим праздникам. А так… Никто никому не был нужен. И если мама с тётей Полиной ещё находили какой-то смысл в своей близости – смысл вечного соревнования и конкуренции, то нас с Галкой уже совсем ничего не связывало. Тем более что мы были слишком разные. Я – интроверт с кучей комплексов, она – активная, шумная пионерка, вся в общественной работе, явно нацеленная на хорошую карьеру. Но мать увезла её в Израиль – от пионерии, от комсомольского будущего, от активной общественной деятельности. И что такого? Галка нашла себя и там – в том же самом! Нынче она работает в Кнессете, в каком-то комитете по защите чего-то там… я не очень в курсе, но касается эта защита прав научной деятельности репатриантов – словом, меня, как репатриантку, не касается никаким боком, я не учёная и мне рассчитывать на Галку нечего. Да ведь я и не рассчитывала на родню ни чуточки, сразу сказала твёрдо и себе, и ей в тот свой приезд два месяца назад:

– Гал, не смотри на меня так напряжённо: мне от вас ничего не надо, никакая помощь в принципе не требуется! Расслабься! Я при деньгах, буду рантьерствовать, мне даже от государства Израиль помощи не требуется.

Галка вся завибрировала, затараторила: