Уборную и умывальню я переждала, не сходя со своего места, потому что меня пока указания прим-фрейлины не коснулись. Однако в ритуале переодевания меня задействовали. Я несла герцогине подготовленное с вечера платье вместе с Керстин. Она шипела мне, показывая, как взять, как нести и как надевать его на нашу госпожу. До этого с нее успели снять ночную сорочку и надеть нижнее белье. Краем глаза я уловила наготу ее светлости и, хоть и смутилась, но отметила, что тело ее всё еще молодо и упруго, несмотря на почтенный возраст – сорок пять лет.

– Дитя мое, в ваши пятнадцать женщины сорока лет кажутся уже старухами, – как-то отчитывала меня матушка, услышав нелицеприятный эпитет в сторону нашей гостьи, которой на тот момент исполнилось уже тридцать семь лет. – Когда вам исполнится двадцать, в вашем восприятии мало что поменяется, но в тридцать вы поймете, что и в сорок лет женщина еще далеко не стара. Это благородный возраст зрелости, но отнюдь не старость. К тому же и вам не будет вечно пятнадцать, а посему устыдитесь и просите прощения у Левит за оскорбление, которое вы нанесли одной из ее дочерей и вашей сестре по Праматери, коих вокруг вас великое множество.

Так что почтенным возраст герцогини казался мне и моим ровесникам, но вряд ли так думала графиня Виктиген, бывшая немногим младше своей госпожи. Но меня всё это волновало мало, поэтому мысли о возрасте и теле ее светлости мгновенно покинули мою голову. У меня имелось дело поважней – одеть свою покровительницу. Чем мы с наставницей и занялись в следующую минуту.

– Вы чудесно выглядите, дитя мое, – тепло улыбнулась мне герцогиня. – Невероятно, насколько вы сияете. Этот пламень на вашей голове так и притягивает взоры.

– Благодарю, ваша светлость, – чуть смущенно улыбнулась я и присела в неглубоком реверансе.

Причесывала герцогиню сама прим-фрейлина. Как мне успела рассказать Керстин, ее светлость не допускала к расчесыванию ее волос никого, кроме Виктиген. Считалось, что у нее самые нежные руки и причесывает она, не причиняя боли. Сама я об этом ничего сказать не могу, потому что не испытала на себе таланта графини. Прическу ее светлости соорудили в четыре руки, всё та же прим-фрейлина и одна из ее помощниц, так ловко управлявшаяся с длинными прядями герцогини, что мне подумалось о наличии у нее неких магических способностей. Волосы словно сами собирались в ее ладонях и укладывались так, что не приходилось их подправлять, а то и вовсе переделывать.

Еще одна из анд-фрейлин поднесла шкатулку с драгоценностями. Оттуда добыли жемчужную нить, которой украсили волосы, тонкое ожерелье надели на шею герцогини, вдели в уши такие же сережки, а перстень ее светлость надела сама. После этого она поднялась со скамеечки, на которой сидела, подошла к большому напольному зеркалу, оглядела себя и удовлетворенно улыбнулась.

– Вы так хороши, госпожа, – склонила голову прим-фрейлина, опять сказав за всех нас.

– Мои кудесницы, – ответила герцогиня, окинув нас теплым взглядом.

В первый день я думала, что она добра только со мной, с остальными просто вежлива, раз уж я стала главной фигурой в ее партии. Однако на следующей день, когда почти полноценно принимала участие в жизни ее светлости, увидела, что она внимательна и чутка ко всем своим женщинам. И это несколько удивило, а потом я поняла – мы были сейчас ее единственными близкими душами.

Брак герцогини с герцогом Аританским закончился слишком быстро. Герцог умер трагически и нелепо. Он объяснялся в любви своей юной супруге, стоя на подоконнике, но случайно сорвался и разбился о каменные плиты. Вот так романтический порыв оборвал едва начавшуюся супружескую жизнь. Забеременеть герцогиня так и не успела, а от последующих браков вдова отказалась, решив хранить верность покойному мужу. А может, просто хотела вернуться в королевский дворец, потому что в своих владениях она не жила. Ими управлял племянник покойного герцога, возможно, это и было причиной возвращения в столицу.