– Вернуть? – бросила она.

– Пожалуй, не стоит, – сказал я.

Милагрос открыла рюкзачок и, не торопясь, оделась. Машинально мой натренированный «взгляд фотографа» отметил, как красиво ярко-желтый сарафан оттеняет ее смуглую кожу и черные волосы.

– Ты на машине? – уточнила она.

– Ну, сюда же общественный транспорт не ходит, – весело ответил я, наблюдая, как девушка вынула из рюкзачка щетку для волос и занялась прической.

– Подбросишь? – спросила она.

– Ты вроде с компанией, – заметил я.

– И что? Может, хочу с тобой домой вернуться, – с улыбкой проговорила девушка и помахала ребятам рукой.

Ее подруга встала и что-то крикнула. Я скользнул взглядом по ее большой, но упругой груди с торчащими сосками и ощутил прилив физического желания. Тут же начал раздражаться и переключился на Милагрос.

– Я сейчас… – сказала она.

– Жду тебя у машины, – ответил я и ушел, злясь на себя из-за плохо контролируемого всплеска вожделения.

– А где твой друг? – поинтересовался я, как только мы поехали. Из рассказов Исидоры я знал, что Милагрос, как только уехала в Мадрид, встретила парня, влюбилась, они несколько лет жили в гражданском браке и даже дело шло к свадьбе.

– Расстались, – коротко ответила она и отвернулась в окно.

– И ты вернулась из Мадрида домой? – продолжил я расспросы. – Решила жить с родителями?

Но Милагрос не ответила. И всю дорогу молчала. Я ругал себя в душе, что согласился подвезти ее. Терпеть не могу такие вот неловкие моменты и обычно не форсирую события. Хочет девушка играть в молчанку, так пусть себе развлекается в одиночестве.

Я высадил Милагрос у ее дома, но ее настроение уже поменялось, она и не думала уходить.

– Мама приготовила орчату, – сообщила она, наклонившись к открытой дверце машины. – Хочешь зайти?

Я люблю напиток из молотых клубеньков чуфы (земляного миндаля). И то, что Милагрос вдруг предложила составить ей компанию в этот вечер именно таким способом, и умилило, и насторожило. Никогда между нами не пробегала пресловутая искра, мы просто дружили, она для меня всегда была милой соседской девчонкой, и ничего более. Все старания бабушки Исидоры свести нас вызывали лишь улыбки, и мы постоянно подшучивали друг над другом, называя себя неудавшимися женихом и невестой. А потом она уехала в Мадрид, завела серьезный роман, мы встречались изредка, когда девушка гостила у родителей. И вот все поменялось. Милагрос оказалась снова свободной. И кто знает, что теперь было у нее на уме.

– Обожаю орчату, – медленно проговорил я, обдумывая, как поступить. – Знаешь, есть даже легенда, как возникло такое название.

– Интересно, – ответила она, подхватила меня под локоть и вытянула из машины.

Я в растерянности посмотрел в ее глаза. Они были черны, зрачки практически сливались с цветом радужки. Холодок волнения пробежал по моей спине.

– Так вот, – начал я, чтобы унять эмоции, – по легенде, одна из крестьянок этой местности, а Альборайя всегда была основной зоной возделывания чуфы, поднесла этот напиток правителю… кажется, это был Хайме, король Арагона. Ну неважно. Правителю понравился вкус напитка, и он спросил, что это такое. Крестьянка ответила, что он попробовал «молоко чуфы». Хайме заулыбался и изрек: «Это не молоко, это золото, красавица!» («Axo no es llet. Axo es or, xata») – и от сочетания этих слов и появилось: орчата.

Для читателей поясню, что золото – or, а красавица – xata. И на каталанском языке название этого традиционного и очень распространенного напитка – orxata.

– Как интересно, – ответила Милагрос, не сводя с меня глаз. – А я даже и не знала о такой легенде.