Итак, жизнь налаживалась: перестали голодать, сформировали денежную экономику, рынки, торговлю, накопления. Вернулись в дорожные колеи сельские телеги, крестьяне нащупали периодичность и такт деревенских работ, втянулись в постоянство и в необходимость землевращения. Периодичность времен года обрела системный вид и возродила уверенность в завтрашнем дне. Не заставили себя ждать ловкость, хитрость и изворотливость. Появились зажиточные личности – опять началось классовое расслоение. Самостоятельность экономических субъектов напомнила правительству о необходимости регулирования жизни, о подчинении всего и всех делу партии. Но устаканивание, стагнация – это не развитие. Страна не развивалась. Более того – начала отставать. Частная инициатива не могла в короткий срок обеспечить достаточный рост и релевантную структуру экономики. Для этого и продолжилось укрупнение колхозов и понадобилась индустриализация.

С этого момента дело начинает подходить к истории моего ареста, а поэтому тут не мешало бы кое-что прояснить. Надо понять фактуру и сущность явления. Коллективизация и индустриализация – это всего лишь термины, коды обозначения процессов. А что за процессы происходили тогда в сознании нашей страны, что мучило её усатое отражение в тот момент – в тот самый момент истины, в точке спасения, в точке застоя? Какой выбор предстояло ей сделать, и какой эпохальный запрос растягивал время навстречу её государственности?

Думаю, что дело было так. Запрос этот был требованием времени создать на территории России эффективное и современное государство рабочих и крестьян. Что такое современное – спросите вы? А это такое, которое не хуже соседей. А что такое эффективное? А это когда власть уверенно командует, а народ быстро выполняет. Так вот, нужно было подтянуть до средних европейских значений уровень жизни трудящихся; выковать армию, способную защитить интересы рабочего класса; и создать среду, дающую возможность свободным гражданам свободно самовыражаться навстречу коммунизму. И государство обратилось к народу:

– Уважаемые граждане, мы с вами коммунизм построить хотим?

– Хотим, – ответил народ.

– То есть в буржуазном обществе, где капитал эксплуатирует честный труд, мы жить не хотим, так? То есть классовое общество, где класс кровопивцев-аристократов паразитирует на классе бедноты, мы не признаем? То есть мы против насилья, но мы за равноправие, верно?

– Верно, нечего нами потакать, мы не быдло, сами всё решим!

– А опасность нашему делу существует? Завистливые взгляды европейских оппортунистов мы на себе ощущаем?

– Ещё как! – ответил народ.

– Значит, нам нужна для защиты Красная Армия?

– Очень нужна!

– А как же мы её вооружим без танков и самолётов? – спросило государство.

– Никак, – ответил народ.

– Следовательно, нам необходимо построить заводы, шахты, электростанции!

– Ой, как необходимо! – соглашается народ.

– Ну, тогда айда на стройку, возьмемся за дело, засучив рукава! – командует государство.

– А у меня нога болит, – отвечает народ,– А ко мне дядька из Киева приехал. И я тоже не могу сегодня – у меня свадьба у брата.

– Постойте, помилуйте, но кто же это всё нами задуманное делать-то будет, Пушкин что ли?

– Не знаем, Пушкин там или Кукушкин, но мы не можем. Это очень трудно – работать. Мы столько натерпелись за последнее время, что хотим отдохнуть. Хотим пожить по-человечески, по мещанскому обычаю: чай пить и кулебякой закусывать с утра до вечера. Можно мы ещё какое-то время так поживем? А там глядишь, и само всё вырастет!

Нахмурило усы государство. Его тоже в царских лагерях научили сознанию. Оно решило не рубить с плеча – дабы дров не наломать, и стало рассуждать вслух.