– Ты увидел меня и вспомнил, да? – Настя посмотрела на него с надеждой.

– Нет, я ничего не вспомнил, – покачал головой Плетнев. – Но я увидел вас другой.

– Какой?.. Какой ты увидел меня, Сережа? – Настя заглянула ему в глаза.

– Другой, – он покачал головой. – Я не могу объяснить этого словами. Но я увидел вас другой. Не такой, как сейчас…

– Хорошо, – ободряюще улыбнулась ему Настя. – Значит, ты начинаешь вспоминать что-то. Проходи. Проходи, милый!

Она взяла его за руку, как ребенка, и провела в прихожую. Она продолжала смотреть на него с улыбкой.

– Когда-то это был твой дом, наш дом, – сказала, осторожно прикасаясь к его щеке. – Идем. Ты обязательно вспомнишь наш дом.

Она сняла с него грязную курточку и бросила ее на пол.

– Ты должен вспомнить этот дом, Сережа. В нем было так много любви, – Настя обняла Плетнева. – Ты должен вспомнить это, потому что я это помню.

Они смотрели друг на друга так долго, что на кухне успел включиться и выключиться холодильник.

– Вы очень красивая, – Плетнев наконец отвел от нее взгляд.

– Почему ты не называешь меня по имени? – спросила его Настя. – Ты ведь слышал, как меня зовут. Ты должен называть меня по имени… – Она хотела сказать, что когда-то он называл ее теми прекрасными словами, которые говорит мужчина любимой женщине, но вовремя осеклась. – Сережа, назови меня Настей… Это не трудно…

– Я не могу, – покачал головой Плетнев.

– Ну, хорошо, – кивнула она. – Разувайся и сними эти ужасные обноски. Мы выбросим их. У меня остались твои вещи. Я хранила их как память. И оказалась права. Ты вернулся… Сейчас ты примешь ванну. Сбреешь эту страшную бороду! А я приготовлю завтрак. Я тоже не завтракала сегодня. И ничего не бойся, не стесняйся ничего, Сережа. Ты когда-то жил в этом доме. Ты обязательно вспомнишь об этом. Я покажу тебе наши фотографии. А потом мы съездим за детьми. Ты должен увидеть Дашеньку! И Максима ты тоже должен увидеть. Он так вырос, ему уже тринадцать! Снимай с себя все это! Вот так, – она помогла ему раздеться. – Проходи в ванную комнату. Да-да, вот в эту дверь. И, пожалуйста, всю эту одежду брось в мешок, – Настя протянула Плетневу мешок под мусор.

– Но…

– Сережа, – остановила она его, – я уже сказала, у тебя есть одежда. Хорошая одежда, а не эти обноски… И не стесняйся, если что-нибудь понадобится, я буду на кухне, – она улыбнулась ему.

Когда она ушла, Плетнев огляделся. Взял с полочки бритвенный станок Колосова, поднес его к заросшей щеке и посмотрел на себя в зеркало. И в этот момент его ожгло воспоминанием. Он увидел себя в другом доме, в другой ванной комнате. Тогда он тоже брился, но смотрел на себя в небольшое зеркало. В тот день он сбрил бороду и увидел СВОЕ лицо…

Вспомнив тот день. Плетнев сжался в комок и замер. Это воспоминание жгло его душу каленым железом. Он помнил каждый вдох, который сделал в тот день и в тот вечер. Но только дьявол мог заставить его признаться в этом. Он бы с радостью забыл обо всем и не помнил бы этого, как не помнил большую часть своей жизни. Но как ни старался забыть, тот день он помнил.

– Нет, – прошептал он. – Нет, это не я… Это не я… Я не делал этого…

Он сел на краешек ванны и сжал голову руками.

А Настя в это время нарезала хлеб, ветчину и сыр, украсила вазу фруктами. И на лице ее играла слабая полуулыбка. Но внезапно она тоже замерла и прошептала:

– Как все-таки странно… Ведь он жив… Жив…

И в этот краткий миг вспомнила, сколько было пролито слез, когда она оставалась наедине с собой и когда жизнь становилась невыносимой. В то время, когда она осталась без него.

– Где же ты был все это время? – прошептала она.