В глазах Тураах стояли слезы: идея с воронами провалилась. Раздосадованная, она повернула обратно, туда, где сиротливо ждал полный туесок.

– Крарх, попытка была неплохой, — добродушно раздалось сверху. Тураах обернулась. На землю в нескольких шагах от нее тяжело опустилась старая ворона. Перья ее, некогда черные, поблекли, один глаз был мутен, из-за чего птица все время держала голову на бок. – Не обращай внимания на молодежь, им бы только веселиться да сплетничать. А за советом нужно приходить к старикам.

— Ты поможешь мне, мудрая тетушка? – Тураах едва сдерживалась, чтобы не запрыгать от радости. И все еще не верила. Ворона! С ней говорит ворона!

– Стара я для провожатой, не угнаться мне за юной удаганкой. А вот племянница моя много повидала, и пламень любопытства еще не потух под тяжестью мудрости. Я пришлю Серобокую к тебе, как только она объявится в наших краях.

Не дождавшись ответа, седая ворона грузно поднялась в воздух и скрылась в кроне.

— Спасибо! — звонко крикнула Тураах и вприпрыжку помчалась к улусу, легко подхватив туесок и торжественно закинув горсточку сладкой ягоды в рот.

Пробегая мимо юрт, Тураах заметила нескольких девочек, бывших подружек. Те искоса поглядывали на нее, перешептываясь. Сердце ёкнуло, но Тураах не сбавила шаг. Пусть сплетничают, совсем как глупые сороки!

Табата сидел, напряженно выпрямившись под цепким взглядом Тайах-ойууна. Старый шаман молчал, и Табате становилось все неуютнее, хотелось пошевелиться, задать вопрос, разрушить тишину, но не значит ли это выказать слабость? И Табата упрямо молчал. Ойуун насмешливо сощурился, в углах глаз собрались лукавые морщинки:

– Кто такой шаман?

Табата моргнул, проигрывая противостояние взглядов. В вопросе чувствовался подвох, но какой?

– Тот, кто обращается к богам и духам, лечит людей, – это было первое, что пришло в голову. Табата понимал: он ступает в расставленную ловушку. Но другого ответа у него не было.

– Каждый охотник, входя в лес, обращается к Богачу Байанаю, каждая женщина улуса знает, какой отвар дать ребенку, мечущемуся в лихорадке. Они тоже шаманы?

– Нет…

– Тогда кто такой шаман?

Насмешка в карих глазах Тайаха резала ножом. Табата опустил голову и задумался. С тех пор этим вопросом старый шаман встречал его каждое утро. И каждый раз после ответа Табаты лукавые морщинки проступали на его лице, а потом ойуун вел Табату в тайгу: рассказывал ученику древние предания, показывал лекарственные растения, учил читать знаки леса. Так началось обучение Табаты.

На коричневых линиях таналая19 рдели красные ромбики, будто причудливые закатные солнышки, дремлющие на верхушках гор. Тураах лежала на сбитой постели, разглядывая поблекший местами узор. В голове царила пустота. Ни обрывков сновидений, ни новых знаний – ничего. Только гул во всем теле, словно она не спала, а боролась с чем-то неведомым. Действительно ли там, за гранью сна, Тураах встречается с Великим Вороном? Или слова ойууна лишь лживое утешение? Не найдя ответа, Тураах выпуталась из дохи и направилась на двор – умываться.

Дом был пуст, двор тоже. Тураах казалось, что мать избегает ее. Отец, пробыв дома совсем недолго, вернулся на пастбища. Дни шли за днями: Табата пропадал в тайге, обучаясь у старого шамана чему-то таинственному, Тураах бродила по дому, хваталась то за одно дело, то за другое, но тоска и одиночество не отступали.

Тураах окинула взглядом поступающий к улусу лес. Тихо подкрадывалась осень, золотя верхушки осин. Яркие лучи солнца теряли свою силу, и ночная прохлада уже не отступала в восходом солнца, задерживаясь до середины дня. Засучив рукава, Тураах плеснула в лицо студеной водой из стоящей во дворе лохани. По рукам побежали мурашки, захотелось вернуться под ласковую доху.