В кафе нас обслуживала красивая такая немочка, с белыми прямыми волосами, длинноногая, в джинсах, и такая любезная... У нее фартук до самого пола. Юрген подвел меня к витрине и спросил, чего я хочу. Я выбрала какое-то пирожное. Волшебное! Мы пили кофе и очень много курили. Юрген, как и я, много курит. Потом шатались по городу, а к вечеру, после обеда в каком-то ресторане (мы ели капусту с сосисками, прямо скажем, демократическая еда, но здесь все любят квашеную жареную капусту), отправились курить наргиле – это такой кальян. Арабская курильня, всюду ковры, роскошные мужики с блуждающими туманными взглядами, и под потолком витают такие ароматы... Вот только чай мне не понравился – приторный, горячий, в нем много корицы и черного перца.

Маша, давно хотела тебе сказать. Вернее, спросить. С каких это пор ты у нас стала такой добропорядочной мещаночкой с правильными взглядами и железными принципами? Мы же с тобой родные сестры, у нас – одна кровь, и ты не можешь по сути своей быть моей противоположностью. Разве что нарочно. И тоже – принципиально. Помнишь, когда тебе было... Да ладно, какая теперь разница, сколько тебе было лет, когда ты отправилась со своим одноклассником в путешествие на поезде? Сорвалась и поехала. Тебя разыскивали, что называется, с собаками... Нашли в Балашове. В какой-то грязной гостинице, в клопах... Ты спала, и у тебя на лбу сидел клоп... Так нашей маме сказал милиционер. А рядом спал твой перепивший дружок. Забыла? А я тебе напомню... Потом еще была история. Отправились с подружками в ресторан, и ты заявилась домой только через три дня. Я тебя тогда чуть на части не разорвала – такая была злая, думала, тебя убил маньяк. Между прочим, я могла бы рассказать обо всем твоему муженьку, вот бы он удивился! Но ты как-то быстро остепенилась после того, как встретилась с ним. Быстренько так ребеночка сделали, купили квартиру, дачу... Все чин-чином. Я все ждала: вот сейчас моя сестричка сорвется, уже пора, ты же периодически срываешься и падаешь в пропасть... Ан нет! Ошиблась я. Сергей крепко держит тебя в своих руках. Думаешь, я завидую? Нет. Просто удивляюсь, до чего же люди бывают близоруки. Это я о Сергее...

Ладно. Устала я вспоминать прежние обиды. Все равно все позади, и ты вряд ли увидишь меня, а если и увидишь, то не скоро. Должно пройти какое-то время, чтобы я поняла наконец, что произошло. Все как в тумане... Если бы ты сейчас увидела меня, то не поняла бы, отчего я плачу. Да оттого, моя дорогая сестричка, что мне обидно, что умер мой мальчик, что моего Лешку посадили по ошибке и он там сгнил... Хотя, конечно, ему помогли умереть. Я даже знаю, за что его убили. Вот черт, вино заканчивается. Знаешь, винишко – ничего особенного, а так дорого стоит! Мне Юрген купил. Сейчас его рядом нет, иначе я не писала бы тебе это письмо. Ладно. До встречи. Вернее, до следующего письма, если я его, конечно, напишу.

Поцелуй за меня мою драгоценную племянницу Валентинку. Она у тебя – прелесть... Вся в тетку!

Твоя Сима».

– Ну, что случилось? Испугала меня прямо... – Ольга стояла на пороге, вся розовая, свежая, на длинном меховом ворсе капюшона сахарился снег. На лице – недоверчивая улыбка: мол, зачем позвала?

– Пойдем, – Валентина помогла ей раздеться и потащила к себе в комнату. По пути им встретилась няня Вика, державшая на руках маленькую Геру. Девочка засыпала, держа во рту соску от бутылки с молоком. Вика прижала свободной рукой палец к губам – потише, пожалуйста. Валентина кивнула головой, и они с Ольгой, дурачась, на цыпочках, прошли мимо.