Своих друзей я обнаружил в следующем вагоне. Марик читал, лежа на животе, на верхней полке. Перед ним дымилась чашечка молочного чая. Леша сидел на краю нижней полки лицом к проходу и с расстановкой и смаком пел что-то из «Любэ» двум молодым индийцам, выглядывавшим из соседнего купе. Индийцы бессмысленно улыбались. Похоже, их не столько развлекало Лешино пение, сколько забавлял вид поющего на диковинном языке туриста.

Увидев меня, Леша отвлекся от своих жертв:

– А, брателло! Очухался немного? Мы заходили тебя проведать, но ты спал.

Я сел у окна, напротив Леши с Мариком.

– Да, какой-то индус дал мне таблетки от дизентерии, а то я еще до сих пор не мог бы разогнуться. А вы неплохо выглядите. Что, само прошло, или тоже какая-то добрая душа помогла?

Марик как-то странно посмотрел на меня. Леша рассмеялся:

– Он такой же индус, как и мы с тобой. Это Асаф, израильтянин. Кажется, довольно известная здесь личность. Марик встречал его в Гоа.

– Известная личность? Чем же он известен? Шатается по поездам и раздает таблетки?

– Это твоя благодарность за помощь?

– Я просто пытаюсь выяснить, что это за фрукт.

– Фрукт! – Леша хохотнул. Трещина, ровно посередине обветрившейся нижней губы и отросшая борода, придавали Лешиной улыбке абсолютно ему не свойственный плутоватый вид.

– Марик! Отвлекись уже от своего бульварного чтива. Просвети нас. Мне тоже интересно. Он меня заинтересовал, этот Асаф.

Марк демонстративно вздохнул, закрыл книжку и с выражением бесконечной усталости посмотрел на нас. Мы с Лешей, не выдержав, рассмеялись. Марик раньше нас приехал в Индию и, по своему обыкновению, успел полностью мимикрировать. Обладая нейтральной средиземноморской внешностью и необычайной восприимчивостью ко всему новому, он, попав в новую среду, очень быстро перенимал манеру поведения, стиль одежды, особенности речи – так, что везде его принимали за своего. Вот и сейчас, полулежа, облокотившись на локоть, на нас смотрел житель Раджастана или долины Кулу. Борода придавала ему какой-то умудренно-умиротворенный вид.

– Не обращай внимания, – ответил я на вопросительный взгляд Марика, – я просто подумал, что и ты легко можешь сойти за индуса. Похоже, этот Асаф не один такой.

– Ну вот, – Марик оживился, – как раз благодаря этому мы с ним и познакомились. Я был тогда в Гоа. Сходил на пару вечеринок – они мне довольно быстро осточертели. Не знаю, как люди зависают там месяцами. Ну, неважно, надо было посмотреть, что это – я и посмотрел. После этого, взял мотоцикл и поехал по побережью. Один. Хотелось выветрить весь этот тусовочный мусор. Только я, мотоцикл, море и пальмы. В общем, заехал я куда-то, куда, видно, туристы не заезжают, хотя в Гоа не должно быть таких мест по определению. Ищу где бы остановиться покушать. Долго ищу. В конце концов, заезжаю в какое-то селение, и там, на отшибе нахожу какой-то деревенский трактир. Захожу туда. Внутри темно, запах – хоть святых выноси, сидят несколько удолбанцев и уминают какую-то коричневую кашу, на тарелках из пальмовых листьев. Кушают, ясное дело, руками. Выглядело все это не больно аппетитно, но я сильно проголодался, к тому же в качестве этнографического опыта могло пригодиться. Хозяин – старый пират в черной бандане, похожий на старшего помощника Генри Моргана с какой-нибудь «Черной каракатицы». Подхожу к нему, и говорю, по-английски естественно, чтоб дал мне поесть. В принципе, я привык, что меня везде принимают за своего, но одно дело Россия или Кавказ, а тут, все-таки, Индия. Поэтому, когда этот флибустьер ответил мне по-тарабарски, я малость офигел. Я ему говорю: «Друг, ты ошибся. Я тебя не понимаю. Я турист. Дай мне поесть, вот хоть этого, на листьях». А этот удолбанец только смеется и похлопывает меня по плечу. Думает, что я над ним шучу. Я уже подумывал реквизировать у них тарелку с бурдой без спроса, вскочить на мотоцикл, и только они меня и видели. Потом в джунглях поел бы, как человек. Но тут один из этих пиратов встает из-за стола, говорит Моргану что-то, от чего тот меняется в лице, а потом обращается ко мне на иврите.