Мы поздоровались с девушками, которые шли, держа кувшин на плече, и миновали две кофейни в Пиги. В конце деревни мы увидели в загоне охваченного похотью козла. Шедший от него смрад осквернял воздух. Козел тянул веревку, на которой был привязан, и блеял, задирая верхнюю губу, глядя на козу, которую держал за рога старик.

Тетя искоса глянула на меня:

– Пришла им пора совокупляться. Принесут нам козлят в начале зимы.

– Совокупляться?

– Животные совокупляются, птицы спариваются… А как же иначе возрождается мир?

Она указала мне рукой на двух бабочек, гонявшихся одна за другой в воздухе.

– Даже бабочки спариваются!

За соседней изгородью крестьянин стриг ягнят. Собрав животных в тени под маслиной, он сидел на земле и с хрустящим звуком освобождал животных из-под их шуб. Тетушка остановилась:

– Здравствуй, Ванге́лис! Как здоровье твоего мальчика?

– Спасибо, кира-Русаки! Лучше.

– Это – муж Василикулы, – сказала мне тетя. – Стрижет ягнят, чтобы одеть своего Панайота́киса.

Дальше мы оказались в поле, золотистом от пшеницы. В той части, где посев уже созрел, начали жатву. Было видно, как жницы покачиваются среди колосьев, иногда поблескивали их серпы.

– Где же наши мужчины? Где наши молодцы? – спросила печально тетя.

В памяти ее возникла картина прошлых лет, когда юноши вязали снопы, складывая их в стога. А теперь можно было видеть только стариков да женщин. И здесь тоже был старик, наблюдавший за своими дочерями на жатве. Только разве была какая польза от бедняги?! Он сидел в тени у изгороди, скрутив самокрутку из клочка газеты, и ударял кресалом по кремню, чтобы высечь огонь на трут.

Мы пробирались через заросли вереска, когда услышали кудахтанье куропатки.

– Ах, моя дорогая! – сказала тетя. – Поела камушков, прочистила голос… Она – из всех матерей мать! Учуяв охотника, она прогоняет птенцов прочь, а сама бросается ему под ноги. И если ей удастся спастись, она кричит, собирая деток снова.

Так сказала она о матери, а затем, вспомнив, что я – сирота, остановилась и посмотрела мне в глаза:

– Я для тебя – мать. Знай это!

Мы пошли по самому краю ложбины, поросшей ежевикой, ступая по узенькой тропке, проложенной козьими копытами. На противоположной стороне показались сады Ай-Димитриса, отделенные друг от друга каменными изгородями.

Тетя раздвинула заросли репейника, и мы оказались в ее садике.

– Сначала присядем, перекусим, а затем посмотрим, что делать.

В корзинке у меня лежали ячменные сухари, бутылочка с маслом и головка сахара. Тетя склонилась над ручьем, смочила в воде сухари, разложила их на деревянной тарелочке, полила маслом и посыпала сахаром.

– Ах, какое лакомство получилось! Соловьиные пироги!

Не знаю, ел ли бы я это кушанье и сегодня с таким же аппетитом, но тогда оно попросту свело меня с ума.

Тетя сорвала с дерева несколько черешен, большинство из которых уже поклевано птицами.

– И очень хорошо! На здоровье! Если бы они ждали корма от людей, то уже давно бы померли… Сколько зерна гниет, сколько птиц помирает!

Навозный жук катил перед собой шарик.

– Здравствуй, пекарь! – сказала участливо тетя. – Он был пекарем, таким же человеком, как мы. Да только стал он обвешивать, и Бог обрек его делать хлеб из навоза.

Увидав в моих глазах недоумение, она добавила:

– Да! Да! Большинство пташек и букашек были когда-то людьми. Сыч был сторожем на винограднике. Однажды ночью его брат пробрался в виноградник украсть ягод, как мы позавчера, а сыч взял да и убил его. И попросил он Бога превратить его в птицу, чтобы оплакивать своего брата Антона. Потому он и кричит: «Нтон! Нтон!..». Паук был могильщиком. Однажды он похоронил живого человека, Бог проклял его: он ослеп и постоянно копает сам себе могилу… Я могла бы рассказать тебе еще много чего интересного, но пора за работу.