Рене. А я не намерена окончить свою жизнь, как состарившаяся проститутка, которая скопила деньжонки на черный день и ударилась в благочестие.

Г-жа де Монтрёй. Рене, я тебя ударю!

Рене. Сделайте милость. Как вам понравится, если от вашего удара я вся сладострастно затрепещу?

Г-жа де Монтрёй. О-о, какое у тебя сделалось лицо…

Рене (делая шаг вперед). Какое?

Г-жа де Монтрёй (визгливо). Я боюсь! Ты стала так похожа на Альфонса!

Рене (улыбается). Графиня де Сан-Фон произнесла замечательную фразу: «Альфонс – это я».

Занавес

Апрель 1790 года. Со времени предыдущего действия миновало 13 лет. Во Франции уже девятый месяц идет революция.

Г-жа де Монтрёй (она сильно сдала). Рене!

Рене (сидит и вышивает; в ее волосах седина). Что?

Г-жа де Монтрёй. Тебе не скучно?

Рене. Нет.

Г-жа де Монтрёй. Тринадцать лет смотрю я, как ты складываешь в корзину провизию и отправляешься в тюрьму – относить Альфонсу передачу. Твое упорство поразительно, оно подавляет меня, я сдаюсь: в силу твоего чувства нельзя не поверить. Но еще больше поражает меня другое – за все тринадцать лет я ни разу не видела, чтобы ты томилась и скучала. Вернувшись с одного свидания, ты сразу же с удовольствием начинаешь ждать следующего. Словно готовясь к пикнику, ты прикидываешь, что бы такое повкуснее приготовить.

Рене. Так оно и есть… Мне очень не хотелось, чтобы муж видел, как я старею. Однако, встречаясь со мной по два-три раза в месяц, он не замечал, как годы берут свое.

Г-жа де Монтрёй. Но теперь-то уж всему конец. В прошлом месяце учредительное собрание отменило тюремное заключение по именному королевскому указу. Законность и порядок, в которые я свято верила столько лет, умерли. Скоро все злодеи, все умалишенные выйдут на свободу… Ты давно не была у Альфонса. Почему?

Рене. В том уже нет нужды. Теперь достаточно просто ждать – и он придет.

Г-жа де Монтрёй. Резонно. Да, ты сильно изменилась.

Рене. Устала. И постарела. Да и потом, как не измениться человеку, когда меняется весь мир?

Г-жа де Монтрёй. И все же мне кажется, с тех пор как ты перестала таскать в тюрьму эти твои корзины с вареньем и разносолами да увлеклась вышиванием, вид у тебя стал скучный.

Рене. Это, наверно, весна виновата. Я так ждала ее когда-то, парижскую весну. Теперь же она приходит, бурная, как наводнение, а я чувствую – она уже не моя, принадлежит кому-то другому. Все вокруг перевернулось вверх дном, да и годы мои ушли. Чем дуться на весну, лучше уж сидеть дома взаперти и вышивать – вдруг весна улыбнется мне хоть из вышитого узора.

Входит Анна.

Анна. Что это у вас – и Шарлотта не выходит? Неужто и она отправилась в Версаль с прочими трудящимися массами требовать хлеба?

Г-жа де Монтрёй. Анна, ты? Что-нибудь случилось?

Анна. Пришла проститься. А еще лучше будет, если вы, матушка, поедете со мной.

Г-жа де Монтрёй. Как – проститься? Куда ты? Что за новости?

Анна. Мы с мужем уезжаем в Венецию.

Рене (в первый раз за все время поднимает голову). В Венецию…

Анна. Нет-нет, сестрица. С тем путешествием, увы, ничего общего. Муж купил в Венеции палаццо, и мы срочно туда переезжаем.

Г-жа де Монтрёй. А как же ваш дворец, а должность при дворе?! Все бросить и уехать на чужбину?

Анна. Здесь оставаться опасно. Мой муж – человек дальновидный, он говорит, что пустые надежды аристократии на какие-то перемены к лучшему ему надоели. Да вы, матушка, знаете все и сами. Граф Мирабо предлагал его величеству эмигрировать, но граф Прованский был против. А муж тоже считает, что королю следовало бы уехать, пока не поздно.

Г-жа де Монтрёй. И все же его величество пока еще здесь.