Он строго посмотрел на нее и проговорил:

– Ты чего тут делаешь?

– Жду дядю, – испуганно ответила Эмили. – Я племянница Рохарда.

Бородач кивнул как-то понимающе, а потом крикнул в коридор:

– Слуга! Сюда быстро!

Слуга возник из неоткуда, словно отлип от стены и вышел из тени. Он споро подбежал к бородачу, успев одарить Эмили, которая всё ещё сидит на полу, недовольным взглядом.

– Да господин, я здесь господин, – быстро отчеканил слуга.

– К бургомистру, – коротко приказал бородач, пропуская его в дверь.

Тот скользнул ужом, и дверь на этот раз закрылась плотнее. Поднявшись, Эмили снова потрогала лоб и, удостоверившись, что шишки не будет, вновь наклонилась к двери. К ее большому сожалению, теперь слов было не разобрать. Она лишь поняла, что бургомистр отдает какие-то распоряжения.

Когда слуга вышел и удалился, Эмили полагала, что мужчины тоже сейчас повалял толпой из зала. Но внутри было тревожно и тихо. Она даже представлять не хотела, что испытывали люди за этой дверью. И ещё больше не хотела знать ощущений бургомистра. Отдать единственную дочь в жертву ради спасения города – страшный и великой поступок. Но его величие не умаляет трагедии, которая обрушилась на их дом.

Эмили передернуло. С Орелией у нее никогда не складывались отношения. Впрочем, с Эмили вообще мало кто соглашался общаться, считая её слишком странной. Девушка, которая собирает по лесам травы, простоволосая, да к тому же когда эти волосы пламенно-рыжего цвета у большинства вызывали опасение.

Орелия не была исключением. К тому же в числе прочих, вешалась на шею Рикки. Но даже для неё такая участь слишком страшна.

В коридоре послышались шаги, Эмили вгляделась в темноту. Через несколько секунд на освещенную факелами дорожку в сопровождении все того же чопорного слуги вышла Орелия.

Как всегда, эффектная, с волнистыми волосами цвета свежей соломы, грудь колышется при каждом шаге, дорогая юбка струится по ногам до самого пола. На щеках играет румянец, а губы, и без того полные, припухли, словно их уже кто-то мял.

Когда они оказались у двери, Эмили проговорила, надеясь хоть так поддержать её:

– Здравствуй Орелия. Ты прекрасно выглядишь.

Но та даже не удостоила её взгляда, лишь дождалась, когда слуга откроет дверь и вошла внутрь.

Чтобы слышать разговор, Эмили успела просунуть носок между дверью и косяком, когда ту закрывали, и теперь вновь могла видеть и слышать, что творится в зале.

Блондинка остановилась на середине и замерла с гордо выпрямленной спиной под тяжелыми взглядами мужчин.

– Папенька, вы посылали за мной? – спросила она.

Бургомистр смотрел на неё дурными глазами, сжав стакан до белых костяшек.

– Посылал… – прохрипел он.

– Тогда я вовремя вернулась, – отозвалась Орелия с некоторым беспокойством. – Мы с маменькой слышали о вести и уже собрали сумки. Обоз укладывают. Осталось отдать распоряжения пастуху, чтобы гнал овец в горы.

– Орелия… – попытался заговорить бургомистр, но слова словно застряли у него в горле, он закашлялся.

Блондинка явно встревожилась. Она сделала шаг вперед и проговорила торопливо:

– Папенька, с вами все хорошо? Я велю слуге принести воды. Или что пожелаете. Вы не переживайте, папенька. Мы уже почти закончили подготовку к вывозу. Даже ваши вещи уложены. Книги и свитки в отдельном обозе, как вы и завещаете всегда.

При этих словах многие мужчины в зале покосились на бургомистра с осуждением. Эмили понимала почему. Большинство жителей Обода бегут почти налегке, бросая пожитки и нажитое добро с расчетом на то, что кое-что в доме все-таки останется. А не останется – значит, придется зарабатывать снова, тяжким и упорным трудом. А бургомистр вывозит книги в отдельном обозе…