– Здравствуйте! Извините, да, я не помню вас. Вы, наверно, тот самый Гиппократ?

– О, что вы! Гиппократ никогда не приходит к нам.

– Ещё раз извините.

– Не стоит, мой юный друг, не стоит! Но позвольте же пожать вашу руку! Я несказанно рад снова видеть вас в добром здравии!

– Э-э-э, спасибо.

Старичок подошёл ко мне и с чувством начал трясти мою руку в своей, глядя мне в глаза и приговаривая:

– Очень, очень рад!

– Спасибо. Прошу прощения, но как вас зовут?

Он наконец отпустил мою руку и хитро усмехнулся в бороду, которая была подлиннее моей. Светло-голубые глаза его светились умом и безумием – мне почему-то подумалось именно так.

– Наша юная надсмотрщица категорически запретила напоминать вам, как вы звали меня и всех остальных.

– Вы о Златовласке?

– Это для вас, Есенин, она – Златовласка, а для меня – Бестия, – весело сказал старик. – Всё в мире пронизано субъективностью. Мы все живём в разных мирах, понимаете?

– Думаю, да. А Бестия, потому что белокурая?

– И поэтому тоже. Удивительно, не правда ли, что после приступов, как называет это Бестия, мы ничего не помним о себе, а всё остальное помним? Вас это не удивляет, Есенин?

– Да, мне сразу пришла в голову эта мысль. Постойте, а вы что, тоже теряли память?

– Конечно. Мы все здесь время от времени теряем память. На этом и специализируется "Солитариус".

– Значит, я не один такой… Хоть какое-то утешение, – я усмехнулся и посмотрел на своего собеседника. – Подождите-ка… Время от времени? Как это понимать?

– Ах, если бы я знал! Они говорят, что это случалось с нами не раз. Я, например, за полтора года, проведённых здесь, терял память трижды. В последний раз это произошло около двух месяцев назад. А вы, насколько я помню, – он с горечью рассмеялся, – забывались – о, какое подходящее слово! – дважды, не считая вчерашнего. Однако я знаю это только с ваших слов, а вам, понятное дело, сказала об этом Бестия.

– Они что-нибудь говорят о причинах? Вот у вас какой диагноз? Мне Бе… то есть Златовласка, сказала, что я болен последовательным солипсизмом. Я и не думал, что солипсизм – это болезнь.

– Они пытаются понять, почему это происходит с нами. Так они говорят. Солипсизм… – задумчиво покачал он головой. – Вряд ли это диагноз. Возможно, Бестия сказала так, чтобы вы поняли. Или же… Ну, это неважно, и говорить нечего.

– У вас тоже солипсизм?

– Нет. У меня якобы паранойя, – с заметным раздражением сказал старик. – Однако не будем об этом.

– Хорошо… Так как же мне вас называть? Я ведь вас совсем не знаю.

– О, называйте как хотите, я не обижусь! Подумайте, а я покамест тихонько посижу на этом прекрасном стуле.

Я присел на кровать и задумался, но в голову лезли не слишком благозвучные имена вроде Хоттабыча и Мерлина. Хоть старик и сказал, что не обидится, я всё-таки решил найти в памяти имя получше. И нашёл. Точнее, оно само всплыло в сознании.

– Если вы не возражаете, я буду называть вас Сократом.

– Великолепно! Вы точно не притворяетесь?

– Нет, почему вы так… – я замолчал, сообразив, в чём дело. – Значит, раньше я так вас и называл?

– Да. Это просто невероятно! – восторженно воскликнул Сократ.

– Действительно, удивительно. То же самое вышло и со Златовлаской. Это, вероятно, о чём-то говорит?

Он погладил бороду и ответил:

– Сложно сказать. Не стану ничего утверждать, но мне кажется, что это говорит о некой автоматизированной направленности мозга, о несвободе выбора, о предопределённости, если хотите. Даже если ваш мозг просто-напросто где-то в своих глубинах сохранил информацию о наших именах, а вы её выудили оттуда. Я хотел сказать: часть вашего мозга, отвечающая за ассоциативное мышление, выудила её оттуда. Однако это только мои домыслы.