Я проехал весь Советский Союз с Севера на Юг. По большой карте, что висела в любом кабинете географии, даже пальцем вести долго.

Колёса с прозрачными спицами кружили Землю, изменялся наклон оси, изменялся мир вокруг. Бесконечный, безлюдный, унылый архангельский ельник потихоньку разбавила листва, лес вырос, стал пышнее. Всё чаще к дороге прорывались поля, горизонт отдалился. Воздух уплотнился, потерял северную прозрачность, напитался южными запахами и звуками, прогревался всё сильнее, пока не начал плавить асфальт. Реки помутнели, покрылись зелёно-бурой ряской, зато в них стало возможно плескаться вволю среди лягушек и змей, не рискуя отморозить себе пальцы. А затем потянулись бескрайние оренбургские степи от края до края вечного синего неба, незаметно для глаз перешедшие в казахские.

Не без труда нашёл я заветное село, (какого на большой географической карте, между прочим, нет), нужный дом, покричал у хлипкой калитки. На толстой цепи, обмотанной вокруг вбитого в землю обломка ржавой трубы, бесновался, плюясь, устрашающих размеров лохматый цербер.

– Чего тебе? – спросил вышедший из ветхой сакли дед, со спины походивший на Илью Муромца, а анфас – вылитый Тамерлан. Не глядя, коротким плавным жестом успокоил собаку.

– От Гасана с Севера, – я протянул ему свёрток.

Тамерлан разорвал бумагу, пересчитал благородного цвета купюры с упитанным Лениным, прочёл письмо.

– Жди здесь, – буркнул мне.

– Басмач, наблюдай, – мотнул головой псу, и скрылся в покосившемся сарае.

Пока старик шуршал и гремел в хлипкой развалюхе, сколоченной из разного хлама, меня внимательно и недобро изучал огромный Басмач. Я старался даже не шевелиться.

Тамерлан половину жизни провёл в тюрьме, не гордился этим, но и не скрывал. Жизнь – есть жизнь. Первый срок получил, как вредитель, по теперешним временам даже почётно. Тогда молодой Тамерлан работал сторожем на колхозном элеваторе. Однажды, чёрной казахской ночью с его стола упала и разбилась вдребезги керосиновая лампа, занялся пожар, потянуло дымом. По инструкции, сторож вызвал пожарных, но до их приезда одолел огонь сам, конечно, поджарился, подкоптился слегка. Приехавшие пожарные похвалили героического паренька, составили акт, оформили ложный вызов и уехали. Но для местного отдела НКВД, где горел синим пламенем план по вредителям, это был настоящий подарок: поджог, диверсия, саботаж. В общем, поехал герой на Север по политической статье.

Тамерлан с детства отличался нелюдимостью, а из лагеря вернулся и вовсе угрюмым. В пятницу под Рамадан повздорил на улице с прохожим, да и убил, один раз ударив – силушкой богатырской наделил его Всемилостивый и Милосердный Аллах с лихвой. Опять, значит, здравствуй Сибирь. Там тёртые лихие люди подсказали, как может устроиться простой советский ЗК в жизни строителей коммунизма. Вернувшись домой, он стал хозяином одолень-травы, быстро разогнав местную шантрапу.

Жил один, здоровался только со стариками, никогда не улыбался.

В канун славного дня Ашура Тамерлан осторожно, чтобы никого не встретить, пробирался к дому. Он хотел достойно почтить память великого Воина Аллаха сердечной молитвой и строгим постом. Под старой айвой у закрытого духана замер, прислушался. Будто хнычет кто рядом. Бесшумно, как большая тень, двинулся на звук. В колючих кустах плакал маленький грязный комок шерсти с перебитой лапкой. Тамерлан протянул узловатую ладонь – и еле успел отдёрнуть.

– Воин! – улыбнулся он, и вдруг, разрыдался в голос, как слабая женщина, благо слёзы его видели только Аллах и эта злобная мелочь, живая былинка, уже надломленная суховеем. Огромный богатырь стоял на коленях, прижимал к груди щенка, и ревел, как раненный медведь, словно все беды и несчастья его жизни, наконец, нашли выход. Звёздная ночь гладила его по непутёвой голове.