Той ночью я долго не мог уснуть. Окно в моей спальне было открыто настежь, и ветер, играя со шторами, раздувал их словно паруса плывущего корабля. Светила полная луна, и причудливые тени на стенах колыхались, табунясь друг за другом, подобно барашкам-волнам. Я лежал в постели и думал о том, как сейчас спит дельфин. Как его изящное, вытянутое тело зависает в толще морской воды, будто в невесомости. Дельфин умный, добрый, красивый. Мне грезилось, что у меня появился выступающий спинной плавник и я превращаюсь в дельфина. Забывшись, я слышал отчаянные крики чаек, и до рассвета мне снилось, как в воде я двигаюсь очень легко, практически не ощущаю сопротивления, скольжу между волнами… Влажный, пропитанный солью морской воздух наполнил мои лёгкие, и я задышал полной грудью в родной стихии.

По выходным мы брали парусную лодку у местных рыбаков и выходили с отцом в открытое море на целый день. Лодка была светлого оливкового оттенка, и мы прозвали её между собой оливкой. Ее матча слегка покосилась от времени, но это не мешало лодке легко и свободно скользить по водной поверхности и придавало ей особенной привлекательности. Отец брал с собой удочку и рыбачил, пока я, растянувшись на корме и свесив руки в воду, наблюдал, как блуждающий ветер неспешно гонит морские волны и заставляет трепетать и наполняться таинственной силой, стремящейся вырваться наружу, парусное полотно на лодке.

Я устремил глаза к горизонту, в надежде ещё раз увидеть дельфина.

– Отец, а как дельфины спят в воде? – спросил я.

– Ну… Иногда они остаются на поверхности во время сна, а иногда медленно плывут и спят. При этом дельфин отключает только одну половину мозга, а другая половина в это время следит, что происходит вокруг, нет ли рядом опасности, и контролирует дыхание.

– Ого! Вот бы и люди так умели спать.

И я рассказал отцу о дельфине, которого встретил, и о том, как он охотился за рыбой.

– Да, рыбы здесь много. Возможно, нам ещё не раз повезёт увидеть его, – сказал он.

В полдень солнце пекло как на экваторе. Когда жара становилась невыносимой, мы прыгали с лодки в прохладную воду: плавали на перегонки, ныряли с маской, дурачились и брызгали друг друга водой. На глубине зеркальная поверхность моря была ещё синее. Находясь под водой, я вглядывался в бесконечную синеву глубины и, охваченный лёгким волнением, испытывал животрепещущий страх перед неизведанным миром. Кровь начинала сильнее пульсировать в висках, заставляя моё сердце биться чаще.

«Море удивительное! – думал я. – Снова и снова хочется прикоснуться к нему, ощутить спокойствие и безграничность этого живого организма, почувствовать его природную силу».

Так мы проводили выходные: рыбачили и купались. А по вечерам, сидя дома на веранде, готовили на костре выловленную за день рыбу и болтали под нескончаемое стрекотание цикад.

У отца был друг – Сэмюэл, отставной военный врач. Они работали вместе в госпитале, и он часто приходил к нам в гости. Это был высокий, широкоплечий, но уже не молодой мужчина. Морщины глубоко испещрили его желтоватый лоб, подобно ветру, оставляющему прорези на песке дюн. Но волосы оставались темными и густыми, едва тронутыми сединой. В молодости Сэмюэл работал на военном корабле. Там он получил ранение и был списан на берег. Там же, как рассказывал он сам, он научился готовить и рыбу по особенному рецепту. Мы разводили костёр из сухих веток, я любил усаживаться рядом, а Сэмюэл заводил беседу.

– Ведь что нужно для приготовления вкусной рыбы. А, юноша? – обращался он ко мне. И, рассмеявшись, отвечал сам себе. – Правильно – самая вкусная рыба.