Я встала, не чувствуя под собой ног, будто по пояс в воде. Листок бумаги я держала в руке, словно якорь. Было слышно, как за окном тревожными голосами пререкаются чайки.

– Доброе утро, Ваша честь. Я надеюсь, вы получили новый документ по делу, отправленный вам в понедельник.

– Получил.

– С вашего разрешения, я хотела бы обратить ваше внимание на этот документ…

Юрист Купера вскочил на ноги, поправляя галстук, как всегда перед обращением к судье. Уверенный в себе, подготовленный – в отличие от нас. Мне отчаянно нужен был юрист.

– Ваша честь, этот документ, который мы оба получили, является новой уликой.

Судья осуждающе посмотрел на меня:

– Это новая улика?

– Ну да, мы получили ее всего четыре дня назад.

– На такой поздней стадии разбирательства новые улики не могут быть представлены суду. Я не могу ее принять.

– Но она доказывает всё, о чем мы говорили вам последние три года. Она доказывает, что мы ничего не должны истцу. Это правда.

Я знала, что случится дальше. Я хотела остановить время, заморозить его, не дать судье произнести следующую фразу. Я хотела взять Мота за руку, встать, выйти из суда и никогда о нем не вспоминать, пойти домой и развести огонь в камине, погладить стены, увидеть, как кошка свернулась у огня. Снова дышать, не чувствуя, как теснится в груди ужас, снова думать о доме без страха его потерять.

– Вы не можете представить суду улики без соответствующей судебной процедуры. Нет, хватит, я перехожу к приговору. Имущество передается во владение истца. Вам предписывается освободить территорию через семь дней, к девяти утра. Так, переходим к издержкам. Вы что-нибудь хотите сказать об издержках?

– Да! Вы совершаете ошибку, где же справедливость? И нет, я не хочу говорить об издержках, у нас все равно нет денег, вы же забираете наш дом, наш бизнес, наш доход, чего вы еще хотите? – Пол покачнулся у меня под ногами, и я схватилась за стол. Только не плакать, только не плакать, только не плакать.

– Я учту это и отклоню иск о взыскании издержек.

Мои мысли куда-то поплыли, пытаясь уцепиться за какую-нибудь соломинку. Мот шевельнулся на стуле, и мне показалось, что от его куртки пахнуло нагретым на солнце гравием и свежестриженными кустами самшита. Об этот гравий дети царапали коленки, когда учились кататься на велосипедах, на нем они буксовали, выезжая со двора в университет на машинах. Розовые кусты были усыпаны цветами, нависавшими над живой изгородью из самшита, как снежки; скоро пора обрезать увядшие соцветия.

– Я прошу права на апелляцию.

– Отказано. Это дело и так слишком затянулось. У вас было много возможностей представить все улики.

Комната как будто уменьшалась в размерах, стены неумолимо надвигались на нас. Никому не было дела, что мы только что нашли этот документ, что в нем содержалась истина; важно было только то, что я нарушила процедуру подачи. Что я буду делать, что мы будем делать, куда я дену кур, кто по утрам будет угощать старых овец хлебом, как мы соберемся всего за неделю, чем мы будем платить за аренду грузовика для переезда, а как насчет семей, забронировавших гостевой домик на праздники, кошек, детей? Как я скажу детям, что мы потеряли их дом? Наш дом? Потеряли, потому что я неправильно поняла процедуру подачи документов. Я сделала простейшую ошибку: не запросила разрешения на представление новой улики. Я не знала, что так было нужно. Я была так счастлива, так уверена в себе, что просто послала документ по почте. Свой идеальный листок бумаги, на котором черным по белому была написана правда. И вот мы всё потеряли. Всё до последнего пенса, и к тому же остались без крыши над головой.