Затем случилось много разных операций, в том числе в других районах Афганистана. Наша бригада концентрировалась в основном на сопровождении колонн снабжения и охране ранее захваченных высот. Нам было тяжело, жарко и голодно. Чисто случайно я узнал, что тот самый Захар, показавшийся мне копией Тохи умер при атаке духов на наши позиции под Кундузом. Я стал бояться за Вадима, не за себя, а за него. Война его изменила. Он стал более нервным. В одной из вылазки он получил ранение в грудь средней тяжести. Именно тогда, когда я смотрел на него, лежащего в медицинском отделении истекающего кровью, стал понимать всю бессмысленность нашего пребывания здесь. Все мои представления о благих намерениях разбились о жестокую реальность. Война – это грязь, кровь и смерть. К тому же это я затащил своего друга сюда, на верную смерть. Что я за человек? Сидел бы Вадим сейчас в Новосибирске, в районном парке, на лавочке в обнимку с Юлей, а не на операционном столе полевого госпиталя, в забытом Богом месте.

Вадима удалось поставить на ноги. Мы снова бок о бок выполняли поставленные боевые задачи вместе. Оба стали походить на ходячих мертвецов. Без эмоций, только приказы, стрельба, кровь, крики и маты командующих. Вообще поразительно, насколько быстро человек адаптируется к условиям. Я подстроился под распорядок дня. Сначала подъем, чистка зубов, туалет, завтрак, потом обстрел наших позиций. Солдаты буднично реагировали на утренние обстрелы, будто ничего не происходит, а шум вдали скорее гром, чем снаряды. Иногда духи нападали рано, не давая позавтракать, иногда поздно.

Высшие офицеры и те дембеля говорили нам, что в этой стране даже дети могут стрелять и убивать. Однажды я проверил данное высказывание на себе. Мы передвигались колонной по кишлаку. Разведка доложила, что в округе противников нет, только мирное население. Я сидел сверху на бэтээре, крутил головой, в руках автомат. Рядом Вадим. Мы не разговаривали. Наша по сторонам шли наши пацаны. Нас было много, человек пятьдесят, плюс бронетранспортеры, грузовики, джипы с пулеметами. Колонна въехала в кишлак. Меня еще в Герате поразила та нищета, в которой находилось население. Это просто средние века, без преувеличения. Афганцы сидели вдоль дороги и смотрели на нас как на врагов, а не как на освободителей. В основном дети, старики и женщины выходили к дороге, чтобы посмотреть на советских солдат. К тем, кто шел рядом с бэтээром, где сидел я, подошел афганский мальчик лет десяти. Он поравнялся с колонной и шел рядом. Он улыбался, трогал наших пацанов, хихикал. Пацаны попали под его обаяние, я, в том числе. Один из пехотинцев вытащил из нагрудного кармана конфету и протянул мальчику. БТР двигался с одинаковой скоростью, так что группа солдат начала отставать, стараясь удивить мальца еще чем-нибудь. Я продолжал следить за ними и тут этот афганский ангелочек достает из штанов пистолет и стреляет прямо в лицо одному из пацанов несколько раз, потом быстро переводится на другого и делает то же самое. Сзади дали очередь и пацана срубили. Среди местных начались волнения, мы были наготове, но больше на нас никто не нападал. Только агрессивные взгляды сопровождали нас. Наша колонна оставила позади тело маленького мальчика. После этого эпизода я понял, что нам в Афганистане делать нечего. Такую страну не победить.

***

Наступил восемьдесят четвертый год. Уже скоро год, как мы воюем в Афгане. Я был легко ранен в руку. Отлежался пару дней в военном госпитале в Кандагаре и снова с оружием в руках отстаивал честь Родины. Именно в Кандагар командование перебросило нашу бригаду для дальнейших операций. Главной задачей на новом месте было оказание помощи и поддержка сил ДРА.