– На! – неожиданно для самого себя по-школьному грубо сказал Саша, опуская Малюлика ей на плечо.

Ольга машинально обняла Малюлика и прижала его к груди, распахнув глаза в изумлении от натиска его неожиданной для нее агрессии. Малюлик повернул свою мордочку к Саше, с глазами, уже наполненными слезами, с выражением отчаяния и горя от расставания с Сашей.

Но Саша, еще переполненный чувством оскорбленного мужского достоинства, с тяжелым послевкусием от услышанных им недавно на парковой скамейке в «клубе Малюликов» откровений его сотоварищей по несчастью, резко развернулся и стал быстро спускаться по лестнице вниз.

Ольга, прижимая к себе скулящего Малюлика, перегнувшись через перила, выкрикнула вслед Саше:

– А что вы все от меня хотите? Чтобы я топила маленьких беззащитных щенков?! Отдавала бы их в усыпалку? Убивала бы их – отбракованных? А зачем вы небо коптите? Зачем вы все родились, если неспособны создать семью? Неспособны кого-то любить? Неспособны за всю жизнь ни одного Малюлика пригреть! Хотя бы Малюликов могли бы сделать счастливыми! Чтобы хоть кто-то вас любил на этом свете! А как еще мне было заставить вас взять хотя бы одного Малюлика к себе жить? Как?

Саша упрямо спускался вниз, изгоняя из памяти горестный взгляд только что преданного им Малюлика, не позволяя себе оглянуться.

Теперь, спустя многие годы, он все чаще вспоминал Малюлика.

«Сколько бы сейчас Малюлику было лет? Ах да… собачки столько не живут. Сколько же лет улетело! Зря я тогда так!» – впервые так отчетливо сожалея о прошлом, сказал самому себе Саша, переворачиваясь на другой бок, чтобы уткнуться носом в спинку дивана.

Он думал о том, как сильно Ольга любила этих Малюликов – и шла на все, лишь бы пристроить нового Малюлика очередному разомлевшему кавалеру, всякий раз используя один и тот же прием. Как бы случайно оставляя утром Малюлика в квартире обольщенного ею поклонника в надежде, что, ожидая ее возвращения, тот привыкнет и оставит у себя жить ее питомца, которому не выпало счастья родиться без отметин отбраковки.

«Как же она любила этих своих Малюликов! Зря я тогда так. Может быть, и меня полюбила бы, ведь чем и я не Малюлик?» – горько сожалел в наступившей старости.

Весна в тот год выдалась холодная, без дождей. Поэтому первые душистые почки показались только к июню, к школьному выпускному балу. Еще не окрепла и не распустилась, очистив воздух, первая зелень. И на улочках Ругачево ветерок поднимал и закручивал спиралью ту особенную, городскую уличную пыль, которая бродит с порывами ветерка, гуляет, пока не прорастет трава. Особое раздолье этим волнам пыли было на школьном дворе в то время, когда все были в школе. Когда-то отбитую хулиганами табличку «Ругачевская общеобразовательная школа № 1» каждые каникулы все собирались обновить, но руки не доходили. И в этот день от нее, с отколотым уголком, отскакивали особенно яркие солнечные зайчики.

Пустующие классы школы были залиты солнцем первого теплого дня. Актовый зал, заполненный учениками, вскипал то шумом, то смехом. Здесь собрались чествовать выпускников школы, вручая им аттестаты зрелости.

Окна актового зала были раскрыты. По стареньким боковым ступенькам сцены поднялись директор школы, завуч, учителя. И засидевшаяся за расстроенным роялем старенькая учительница пения бодро заиграла туш.

На сцене в строгом костюме стояла директор. Завуч и учителя поздравляли выпускников с окончанием школы. Директор выкрикивала в зал имена выпускников. Ученики откликались и поднимались на сцену. И тотчас радостно дребезжал рояль, как укрощенное маленькой старушкой чудище, приветствуя каждого выпускника, получившего свой аттестат. Наконец завуч выкрикнула: